Григорий Шелихов

- Прекрати, Григорий Иваныч! - Пиль, сверкая регалиями, встал

из-за стола во весь рост. - Всем за стол и есть, есть извольте,

господа купцы! Распиской обяжу выполнять высочайшее произволение! С

сегодняшнего дня! Всех! За кого же вы почитаете его преосвященство и

меня... наипаче меня? И не только нас, но и всех господ чиновников,

которые, как видите, все с благоговением вкушают этот... эти чудные

дары природы, с высоты престола до нас дошедшие.

Господа иркутские чиновники, воодушевленные красноречием

всемогущего начальника, с несравненным аппетитом уничтожали картофель,

чуть ли не отнимая его друг у друга с тарелок. Господа иркутские

негоцианты угрюмо молчали, но возражать, а тем более продолжать

буйство не осмелились. Против имени государыни и против поддержки

наместника с преосвященным не пойдешь. Гришка Шелихов еще раз побил их

наглостью и хитростью. Придется и в этом уступить варнаку.

- Придумали: чертово яблоко! - говорил мореход, обращаясь

преимущественно к наместнику. - Да я этим чертовым яблоком через пять

лет всю Америку завоюю и Сибирь кормить буду. Вы бы народ спросили,

что он про земляное яблоко скажет, купцы именитые! - кивнул Шелихов на

комнаты по сторонам залы, откуда из-за закрытых дверей доносились

оживленные голоса работных и малых людей шелиховского дома,

праздновавших день ангела всеми любимой хозяйки. - Оно и ржицу, и

овес, и полбу заменит, ваше высокопревосходительство! Для него ни

сохи, ни коня не надобно, - каждая баба клюшкой да руками возле избы

посадит и все хозяйство накормит.

- Очень хорошо! Очень! Ты подай мне донесенье, Григорий Иваныч,

об этом самом... об яблоке твоем, да напиши уставно, как садить его и

ходить за ним, а пришлешь к столу своего разведения - каждый день есть

буду! Это тебе не репа или редька - отменная, великатная овощь! -

поддакивал, остывая, добродушный Пиль.

Торжествуя победу, мореход почувствовал необходимость поднять

упавшее настроение гостей и шепнул о чем-то Ивашке Кускову, который

сразу же после этого вышел из зала.

- Что приумолкли, гостюшки дорогие, обижаете хозяйку мою с

дочерьми? - замелькала меж столами, склоняясь поочередно к каждому из

сидевших, крупная фигура морехода. - Мадамам наливайте и сами кушайте,

а мы вас сейчас американской музыкой и плясками красными угостим. Ваше

высокопревосходительство, и вы, ваше преосвященство, удостойте

индианам моим из американской губернии экзамент по всей строгости

учинить из письма, чтения, цифирным выкладкам и закона божьего,

которым к вящей славе отечества обучаю я диких новоподданных. Ругают

меня компанионы за напрасную трату денег...

- А ты не слушай их - делай, знай, свое! - внушительно отозвался

Пиль. - Я писал, хвалил тебя за это перед государыней...

Шелихов подбадривающе закивал головой показавшемуся в дверях зала

Кускову, и сейчас же в зал вкатилась пестрая толпа, человек тридцать

мальчиков, подростков и юношей, частью в русской, а многие в меховой и

кожаной одежде необычного для Сибири покроя. Это были "аманаты" -

заложники. Шелихов и его люди по издавна установившемуся среди

землепроходцев всех наций обычаю выбирали аманатов от разных алеутских

и индейских племен в первые годы освоения заокеанских земель.

Вошедшие ребята резко различались между собой складом лица,

цветом кожи и осанкой. У одетых в русское платье висели через плечо

барабаны, в руках других были бубны, украшенные нитками бисера и

лентами, и дудки из кости животных и дерева. Волосы некоторых были

заплетены в мелкие косицы с воткнутыми в них перьями птиц, ракушками и

пестрыми тряпицами.

- Веекувит, акхани! Здорово, землячки! И ты, Иннуко, и ты,

Атленчин, и ты, Угачек! - весело и громко здоровался мореход с

ребятами. Шелихов знал по нескольку слов из всех наречий встреченных

им племен и пройденных земель и любил похвастаться этим при случае.

- Веекувит, каиш! Здравствуй, отец! - отвечали, растягивая в

улыбке рот до ушей, алеуты, в то время как молоденькие индейцы, чигачи

и колюжи, сохраняли и в приветствии суровое достоинство.

Морехода ребята знали и любили за те несколько ласковых слов на

родном языке, которые он всегда для них находил, за веселые шутки, за

табак и сласти, которыми он часто угощал их, навещая в устроенной для

них школе и общежитии при собственной усадьбе, где "американцев" учили

чтению, письму, счету, закону божьему и музыке.

Это свое начинание Шелихов непреклонно защищал и отстаивал перед

пайщиками, когда они упрекали его во вздорной растрате компанейских

средств. Он требовал ежегодной присылки ребят и в письмах к

управителям на островах и Аляске подчеркивал важность этого

мероприятия для колоний.

- Нечетлех! Аткаси! Пляши, пой, ребята! - продолжал мореход

сыпать удержавшиеся в памяти слова. - Кускехан хотят... тогошки

пуатлех... Русские люди хотят посмотреть, умеете ли вы плясать

по-мужски... Пляшите! Ичиты сегятын ичаны - дам много табаку, гребней,