Григорий Шелихов

свете увидимся, от того света и купец не отвертится, - говорил

шелиховским дворовым Щукин в Охотске перед отплытием в Америку.

В переданном ему вернувшимися привете "Щуки - золотые руки"

мореход почувствовал скрытое к себе презрение, но лишен был

возможности растолковать Щукину причину, по которой он, Шелихов,

остался. От этого растущего раздражения и мрачного предчувствия утраты

былой удачи Григорий Иванович упорно стал нарушать лечебные

предписания Сиверса. Сидя дома, он целые дни проводил в одиночестве за

разглядыванием карт и чтением книг, раздумывая, по какому образцу

издать еще раз проверенный отчет о плавании. С ближними говорил мало и

редко, на жену глядел хмуро, со скрытой укоризной: засахарить готова,

а что честь и удачу утеряю - до этого ей мало дела...

Обычная в доме Шелиховых бодрая и деятельная жизнь замерла. С

приезжими доверенными и приказчиками Григорий Иванович запирался у

себя, забирал к себе и почту, приходившую в Иркутск дважды в месяц. С

домашними ничем не делился. Ходил с изрядно отросшей бородой, которая

даже для Натальи Алексеевны неожиданно оказалась густо посеребренной

горькой солью старости - сединой. Все чувствовали: с хозяином творится

что-то неладное. Николай Петрович Резанов, по-видимому обиженный

непонятным отчуждением тестя, появлялся с женой только за обедом.

Молодая чета проводила время в разъездах по городу или у себя в

отведенных им комнатах.

Неожиданное событие вернуло Григорию Ивановичу утраченное

равновесие. В середине декабря в Иркутск прискакал фельдъегерь из

столицы. С фельдъегерями обычно доставлялись особо важные указы и

распоряжения правительства.

На другой день наместник Сибири генерал-поручик Пиль затребовал к

себе в губернаторский дом Шелихова и Резанова. Чтобы предстать пред

очи начальства неопустившимся, Григорий Иванович надел после

некоторого колебания парадный камзол и вызвал на дом цирюльника снять

бороду.

- Поздравляю обоих с монаршей милостью! - важно приветствовал их

наместник. - Обоих, говорю, потому что монаршая милость господину

Резанову оказана, как явствует из полученных мной приватных сведений,

во внимание к заслугам перед отечеством его тестя - твоих, Григорий

Иваныч! - о них я неоднократно всеподданнейше доносил государыне... -

Наместник передал побледневшему Резанову свиток с привешенной к нему

на шнуре печатью с двуглавым орлом.

- "Указ нашему сенату... - подавив охватившее волнение, читал

Резанов, - коллежского советника Резанова отпустить из Иркутска по

взыскании из утраченных расходчиком, под его наблюдением бывшим,

трехсот двадцати пяти рублей и..."

От волнения у Резанова перехватило дух. Сбылось невозможное и

невероятное! Даже в интимнейшие минуты жизни, поддерживая надежды и

мечтания жены о предстоящей жизни в столице, Николай Петрович сам

этому все же не верил. "Lasciate ogni speranza voi ch'intrate..."* -

непрестанно повторял он про себя знаменитый стих Данте, начертанный

якобы над входом в ад. И вместе с тем Николай Петрович прекрасно

понимал, что великое множество людей, безвинно загнанных в славное

царствование Северной Семирамиды на край света, могли бы почесть

условия, окружавшие его в Иркутске, за избавление от выпавшей на их

долю адской жизни. (* "Оставь надежду всяк, сюда входящий".)

Со слов Григория Ивановича Резанов знал не только о

приготовленном для них в Петербурге гнезде - купленном у вдовы

секунд-майора Глебовой доме, но и все тайные пружины, которые были

заведены хитрым и смелым отцом несравненной Аннет в пользу возвращения

его, Резанова, к жизни в цивилизованном обществе. О-о, теперь Николай

Петрович научился ценить то, что потерял! Он уже продумал свое будущее

и нашел пути служить великому делу просвещения и цивилизации.

- Аль... тести?! - не удержался, чтобы не скаламбурить Николай

Петрович, глядя на тестя с невольным удивлением пред силами,

направляющими движение слепых монад в этом лучшем из мыслимых его

учителем Лейбницем миров.

- Те-естя? - протянул наместник, по-своему понявший странный

возглас Резанова. - Сомневаетесь, молодой человек, кому одолжены

благодарностью? Неизреченному снисхождению государыни к заблуждениям

молодости и ее же милостивому вниманию к заслугам почтеннейшего тестя

вашего, принимая кои во внимание, я... - наместник выдержал внушающую

паузу и многозначительно закончил: - я также давал благоприятный отзыв

о вашем поведении и усердии к службе, о чем, надеюсь, не заставите

меня пожалеть.

Пряча улыбку, Резанов молча поклонился, как будто не находя слов

для выражения благодарности и верноподданнических чувств. Не мог же на

самом деле прощенный ссыльный передать генерал-поручику Пилю

смехотворный рассказ Григория Ивановича о том, как накануне отъезда из

Петербурга он, Шелихов, сторговался с Альтести на пяти тысячах рублей

за возвращение своего зятя в столицу по высочайшему указу. Екатерине