Григорий Шелихов

ежели и совру чего, а камчадалу все одинаково, что ни наговори, лишь

бы нараспев али скороговором...

- Да сколько же тебе годов, дедка? - заинтересовался мореход. - И

отколь взялся-то ты тут, да и зовутка твоя как будет?

Пономарь оперся руками о стол, подумал, глядя на окно, и ответил:

- Не упомню годов-то своих... много! Одно знаю, прибыли мы сюда,

немало народа, из города, из самого Питербурха, с господами Лужиным и

Евреиновым. При блаженныя памяти анпираторе Петре Алексеевиче я в

канонирском звании ходил, и было мне тогда от рождения годков

тридцать... Вот и сочти! Послали нас господа Лужин и Евреинов под

Анадырем как-то на разведку, а в разведке той коряки меня стрелой

уязвили и в полон взяли, но не убили... До седых волос у них дожил, а

на старости ушел и вот тут проживаю, смерти жду... А зовутка моя

теперь мне и вовсе не надобна, зови хоть Иваном али как тебе

сподручней... Ох, грехи, грехи наши, прости господи!

Судьба "дедки Ивана", этого вынырнувшего в столь дикой глуши

обломка петровских времен, поразила морехода. Корма до отвала и

крепкий чай с леденцами, к которым дедка Иван, как все старые люди,

питал непобедимое пристрастие, расположили старика к мореходу,

Полтора месяца пришлось Шелихову просидеть в Тигиле в ожидании,

пока заледовеет море и установится санный путь через залив на

сибирскую сторону. Вынужденный досуг мореход при свете лучины заполнял

писанием либо отчета о своем путешествии, либо различных "лепортов" по

начальству и распоряжений по делам колоний. Дедка Иван часами сидел

неподвижно под шестком у печки, менял лучины и обуглившиеся гасил в

бадейке с водой.

В середине ноября появились признаки прочного заледенения моря.

- Через три дня смело выезжай! - сказал как-то старик. -

Заледовило от берега до берега. А я по людям пойду нарты собирать...

Ты с ними не сладишь...

Вмешательство старика пономаря, слово которого было законом для

камчадалов, помогло мореходу без долгих хлопот перебраться через

замерзший залив.

3

18 ноября шесть собачьих упряжек сбежали на лед залива: на первой

каюрил Шелихов, три в середине шли под продовольствием, на пятой была

привязана легкая камчатская байдарка, на случай переправы через

полыньи, и шестая - с Кучем, она замыкала караван.

Дорога была тяжелая, а местами из-за вздыбленного передвижкой

льда едва проходимая. Через нечаянные широкие разводья уже дважды по

очереди переправляли нарты и собак; две ночи под пронзительным

северо-восточным ветром, несшимся с Верхоянских гор, провели на голом

льду и только к концу третьего дня добрались до селения Ямского,

перекрыв по льду залива двести пятьдесят верст.

От Ямских островов до Охотска предстояло одолеть на собаках еще

более тысячи верст зимнего бездорожья, в пору самых лютых морозов и

затяжных зимних бурь.

- Сиди, не блазни! - упорно отклоняли заманчивые предложения

Шелихова ямские сидельцы. - До зимнего солнцеповорота никто со смертью

играть не осмелится...

Потеряв надежду нанять проводников и каюров, Шелихов решился на

отчаянный шаг.

- Тронем, что ли? - обратился он к Кучу, выбрав один из дней

затишья и сравнительно полегчавшего мороза.

- Я всегда с тобою, - не мигнув глазом, отозвался Куч.

Шелихов будто угадал погоду: несколько дней двигались споро и без

затруднений. Собак кормили до отвала. На ночь укладывались в меховых

мешках, среди верных псов, там, где можно было укрыться от ветра.

Под Тауйской губой решили не идти в объезд по берегу, а чтобы

выиграть время и силы, срезать ее широкий створ морем. Часто выпрягая

собак и перетаскивая нарты и вьюки с грузом на собственных плечах,

перебрались через сгрудившиеся на всем пространстве створа ледяные

торосы, миновали мыс Дуга и вышли, наконец, к берегу, под горами Ушки.

- Отсюда до Охотского рукой подать, - радовался Шелихов, - верст

триста осталось, никак не боле... Семь-восемь дней пути, и у Натальи

Алексеевны пироги едим, Кученька.

- Едим... едим! - соглашался Куч, хотя и не представлял себе

обещанного Шелиховым лакомого блюда.

Но тут, как бывает обычно с людьми, преодолевшими множество

предусмотренных препятствий и опасностей, неожиданный случай едва не

превратил триумфальное возвращение морехода домой в похоронное.

В снежных складках предгорий Ушек, сбегавших до самого моря, даже

орлиное зрение Куча не заметило человека, который скрывался в них и с

острым любопытством следил за нартами путешественников. Когда Шелихов

свернул нарты в сторону, где таился человек, тот еще искусней укрылся

в снегу, но собаки встревожились и стали принюхиваться к чужому

запаху.

Куч, по обыкновению своему всегда идти прямо навстречу опасности,

с открытым лицом, соскочил с нарт и провел их вперед, обойдя стороной

остальные нарты и бежавшего вровень с ними Шелихова. Все внимание

каюров в этот момент было обращено на то, чтобы не допустить при

обгоне свалки собак.

- Ох, угодил, собачий сын! - услыхал позади себя Куч вскрик

Шелихова.