Григорий Шелихов

охотчанам Растопырихи. Ей они обязывались отапливать кабак своими

силами. Случайно наткнувшаяся на обессилевшего Куча партия бродяг и

"выбежала", как они говорили, в окрестности Охотска на поиски дров для

простывшего кабака.

Варнакам предстояла тяжелая работа - в лесах, вырубленных вокруг

Охотска на корабельные надобности, найти и свалить плохими топорами

несколько подходящих елей или берез да волоком, а то и на плечах

дотащить их по глубокому снегу до дверей кабака, а там порубить и

протопить огромную избу.

Варнаки и не подозревали, глядя на легкую поступь и

каменно-спокойное лицо индейца, как укорял себя в душе Куч за

слабость, проявленную перед людьми, когда он, не зная, что находится

уже вблизи Охотска, отсчитывал последние шаги, оставшиеся ему и

Шелихову в жизни, и даже готов был рискнуть последней оставшейся пулей

- прицелиться в тащившегося в недоверчивом отдалении пса. Допустима ли

такая слабость в воине великого племени колошей-кухонтан?

Да варнакам, впрочем, было и не до Куча. Впрягшись в нарты

Шелихова, они уже обвиняли друг друга в излишнем мягкосердии.

- Ишь, размякли! Вместо дров купца обмерзлого к бабе на печь

взялись доставить... Он те не размякнет, когда ты за хлебом к нему

постучишься. Эх, слюни-люди! - корил товарищей матерой, но внешне

неказистый, небольшого роста и сухопарый варнак Хватайка, бежавший в

кореню так, что от него пар валил.

Хватайка был непримиримым врагом купцов, чиновников и вообще всех

людей не варнацкой жизни.

- Растопыриха без дров и в холодную избу не пустит. У купца,

скажет, и грейтесь. Купеческий рубль тяжелей исправницкой плети,

сопливые! Забыли, как этот самый обмерзлый за полтину в день души наши

покупал с рейда через бар корабли разгружать?! Сколько народу кажинную

осень гибель свою там находит!.. Ей-слово, слюни, а не люди! - хрипел

Хватайка, прибавляя ходу.

До Шелихова долетали злые слова Хватайки, и мореход, лежа под

мехами, опасливо прощупывал подложенный в головах кожаный мешочек, в

котором было более десяти тысяч рублей ассигнациями, наторгованных на

Камчатке. Доведаются варнаки - не задумаются прирезать и ограбить

безохранного купца. Но вскоре сам устыдился своих опасений, когда

услышал чей-то веселый и крепкий голос.

- Гляди-ка, братцы, Хватайка на купца рычит, а сам, что

кобель-вожак, хвост распушив, под нартами расстилается, ажно пар над

ним курится!.. Я так смекаю: находка наша - не простецкий купец

мороженой, а человек с понятием... Слыхали, как Пьяных, корабль

приведши, у Растопырихи куражился, чего они в Америке накуролесили?

Доставим цела-невредима, он за награждением не постоит - всю зиму с

вином будем, а по весне... в компанионы к нему припишемся, в море

выйдем... за долей, за волюшкой!.. Беспременно этому человеку пособить

надо!..

Вот эти-то слова и успокоили купца. Однако, как непонятный урок,

они в то же время не довели открывателя Америки до самого необходимого

ему сознания - что только в народе, как бы ни был затоптан ногами

сильных человеческий образ таких вот варнаков, может найти он,

мореход, почву и опору для своей Славороссии.

Америка - Славороссия! Его Славороссия, о ней уже говорят в

народе, к ней стремятся люди, - мельтешились в голове Шелихова

несвязные, но радостные мысли, и под разбойный присвист варнацкой

ватажки его впервые за два месяца пути охватило чувство блаженного

покоя и полной безопасности.

Наконец замелькали приземистые деревянные строения Охотска.

Варнаки с большим бережением протащили нарты с Шелиховым по вкривь и

вкось расползающимся улицам городка. Улицы были завалены отбросами

зимнего сидения горожан по избам.

"Чего это шумуют варнаки?" - услыхав гомон человеческих голосов

на улице, с опаской думали старожилы и с ленивым любопытством

старались что-нибудь разглядеть в щель примерзнувших к подоконнику

волоковых оконцев.

- Везут на нартах чего-то, не иначе - медведя убили и к

шелиховским амбарам волокут... Продать или на водку выменять, -

уверенно рассказывали бабы, выскочившие на мороз поглядеть на

варнацкий поезд.

- Чего тащите, охотники? - спрашивали они варнаков.

- Шелиховой Наталье медведя приволокли... Гулять у нее будем! -

отшучивались варнаки.

Наталья Алексеевна в жарко натопленной избе, распустив застежки

сарафана, кормила грудью трехмесячного сына.

- Батя летом вернется, а Ванюшка большой будет, гукнет, пузырь

выпустит и скажет: "Батя, здоров будь, батя, - шепотом занимала она

сына. - Нашего, мол, полку, батя, прибыло... Теперь втроем Америку

воевать будем... Я, Ванюшка, ты да мамонька... А мамка тебя, батя, не

пустит, а без мамки и я никуда ни ногой... Так и знай, батя!" -

теребила она пальцы на дрыгающей ножке мальца.

- Отворяй дверь, хозяюшка! - закричали под окном храпы. -

Знатного зверя мы к тебе приволокли! Хозяина доставили! Выставляй

ведро вина, не то к Растопырихе свезем и на водку обменяем! -