Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

Масса наёмных воинов, чехов, моравов, валахов — теснилась позади рыжего рыцаря[112]. Они нарочно пришли сюда, чтобы поддержать «своего», так как знали, что поляки и литовцы горой будут стоять за единоверца и шляхтича.

Антагонизм, таившийся между земским польским войском и наёмным, сильно обострился при дележе добычи, и только благодаря благоразумию начальников, расположивших оба войска отдельными станами, не происходило серьёзных беспорядков.

С противоположной стороны, именно позади двух панов Бельских, толпились представители шляхетства Великой Польши. Почти вся лапотная шляхта, поднявшаяся как один на общее дело борьбы с немцами, была здесь. Шляхтичи шли, чтобы подбодрить словом и сочувствием «своего» родовитого шляхтича, якобы отданного на жертву «дешёвому человеку». Появление Седлецкого, пришедшего как раз вовремя, т. е. до второго трубного сигнала, произвело в их толпе даже некоторое радостное волнение.

Хотя Седлецкий был несколько бледнее обыкновенного, он шёл самоуверенно и гордо, а изысканный костюм ещё более оттенял его красоту.

Он с поклоном подошёл к своим поручителям, и они вместе вышли в огороженный кольями и цепью круг. Приставы уже были там.

Чешский рыцарь и его поручители сделали то же. Следом в арену взошёл капеллан с двумя клириками, поставившими аналой.

Поручители, а вместе с ними и приставы у поля, сделали проверку мечей, но так как у чешского рыцаря была боевая рапира, или двуручник, гораздо длиннейшая обыкновенной меры, а запасных мечей не было, то, как и предполагал Бельский, решено было, что для боя воспользуются рыцарскими мечами, принесёнными пажем Седлецкого.

Рыцарь из Трочнова остался этим крайне недоволен. Он привык действовать в бою своим тяжёлым и длинным мечом и выразил сожаление об этом.

— А пусть ясный пан подойдет ближе, — с улыбкой заметил Яков Бельский, — мечи оба равны. В рядах шляхтичей послышался смех.

— Мне всё равно! — отозвался рыцарь, — Господь Бог за правое дело.

— Отец капеллан, благословите мечи и приведите к присяге судящихся судом Божиим! — обратился снова Бельский к капеллану. Как старшему, ему поручено было всеми поручителями руководить боем!

Капеллан раскрыл Евангелие, оба бойца, в сопровождении поручителей и приставов, подошли к аналою.

— Клянусь Богом всемогущим, — начал капеллан читать слова присяги, — в предстоящем мне бою, полагаясь единственно на милость и правосудие Божие, не искать иной защиты, как в крепости своих мышц, и в деснице своей, управляемой промыслом Всемогущего. А также клянусь не употреблять ни наговора, ни заговора, ни оружия заговорённого, ни волшебного талисмана, ни помощи дьявола, памятуя, что я во всём этом дам отчет на страшном суде Господнем. Аминь!

Оба противника, подняв к верху два пальца, повторяли за капелланом слова присяги. Когда дошло до слов «ни оружия наговорённого», Седлецкий почувствовал, что краска приливает к его лицу, но, сделав сильное нравственное усилие, он не выдал себя и твёрдо повторил слова присяги.

После торжественной клятвы, все — и бойцы, и поручители — поцеловали крест и Евангение. Обряд был окончен. Капеллан благословил мечи, положенные теперь на аналое, и бойцы начали вооружаться.

В то время, когда капеллан читал молитву над мечами, которая им разрешала бой по правосудию Божию, Седлецкий ясно заметил, что меч с восковой пометкой на клинке лежал рукоятью в его сторону. Кровь снова прилила ему к сердцу. Само Провидение, очевидно, хотело, чтобы именно этот меч достался ему.

Началась церемония одеванья бойцов, сопровождавшаяся различными обрядами. Наконец, оба были готовы и с поднятыми забралами, опять-таки в сопровождении поручителей и приставов, направились к аналою, чтобы взять мечи.

Теперь колебаться и раздумывать было поздно. Если бы даже у Седлецкого заговорила совесть, ему уже нельзя было, не выдавая себя, взять не тот меч, который приходился не с его стороны. Каждый мог подумать, что он имеет свои причины брать тот меч, а не этот. Но Седлецкий, ввиду грозящей опасности, совсем забыл о мучениях совести — напротив, он несколько опередил соперника и смелым движением схватил меч, отмеченный Хмырём. Теперь он был уверен в победе, а победа для него было всё: и слава, и честь, и богатство и, главное, — рука Зоси. Он не колеблясь схватил меч. Рыцарь из Трочнова медленно взял другой. Приставы развели бойцов, поделили между ними «свет и ветер» и затем отошли к ограде арены.

— Начинайте во имя Божье! — громко скомандовал Яков Бельский, и противники устремились друг на друга.

Судебный поединок

Седлецкий был не из последних по силе, но, сравнительно с чешским рыцарем Жижкою, казался мальчиком. Тот шёл самоуверенно, как на верную победу, рассчитывая, что одного удара меча по шлему будет достаточно, чтобы сбить с ног дерзкого оскорбителя. Он крутил мечом как перышком и, ещё не нападая, обошёл дважды своего врата, казалось, застывшего в выжидательной позе. Седлецкий понимал, что ему нельзя терять силы, размахивая тяжёлым рыцарским мечом.