Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

— Первый заклад кончай, тогда второй начинай! — отвечал с усмешкой татарин и спустил стрелу, но второй выстрел вышел не так удачным, стрела ударилась около самой глазной щели и отскочила.

— Я говорил — случай! — с торжествующим видом твердил Седлецкий. Но татарчонок не слушал его, стиснув зубы, он поспешно выхватил из колчана стрелу и выстрелил. С треском вонзилась стрела сквозь второе отверстие в кол. Все — и мужчины, и дамы — зааплодировали.

— Браво! Браво! — кричали молодые паны.

— Что теперь, что скажешь, пан Иосиф? — шутливо спросил Видимунд у Седлецкого.

— Что всё я да я, ты лучше сам попробуй! — резко отозвался шляхтич.

— Что ж, и то можно, — флегматично проговорил тот, — задача в том, чтобы поразить того, кто носит этот шлем — попытаюсь.

— Смотри, не промахнись. Наш первый стрелок, и вдруг, промах! — шутил Седлецкий, хорошо сознававший, что повторить выстрел татарина невозможно!

Видимунд взял большой лук своего друга Яна Бельского, потрогал тетиву и отдал его служителю.

— Ступай, принеси мне из оружейной большой литовский лук, подарок мне князя Вингалы, да стрелы к нему. Слуга бросился исполнять приказание.

— А этот что же? — удивленно спросил молодой хозяин.

— Слаб! — шутя отвечал Видимунд, — коли не удастся попасть в щёлку, попробую сквозь шкурку!

Лук был тотчас принесён. Это быль громадный лук из турьего рога, сделанный каким-то искусником из Жмуди. Натянуть его требовалась гигантская сила, спустить стрелу — необыкновенная ловкость, при неосторожном движении тетива могла раздробить руку от кисти до локтя.

— Ого-го! Вот так лук! — слышались голоса среди собрания панов. — Да разве из него можно стрелять?

— Не только можно, но и должно, если хочешь биться с этими треклятыми немецкими раками! — с усмешкой отвечал Видимунд и поднял лук. Громадная стрела с наконечником из кованой стали была оперена тремя орлиными перьями.

Видимунд Хрущ

Собрав все силы, Видимунд натянул лук, но стрела не скрылась и на половину за дугой лука, очевидно, надо было тянуть сильнее. Жилы на лбу у стрелка напряглись, он сделал последнее отчаянное усилие, и головка стрелы подошла к древку лука.

Раздался резкий визг, затем громкий удар стрелы по шлему, стрела пробила его насквозь и остановилась у самых перьев.

— Браво! Браво! Досконально! Досконально! Вот так выстрел! Вот так выстрел! — кричали паны, окружая Видимунда.

— Да, ясные панове, только таких выстрелов и трёх в день не сделаешь.

— Почему же? — спросил с усмешкой Седлецкий.

— А нех пан хоть один только сделает.

— С удовольствием!

Но и на этот раз попытка хвастливого пана не удалась; ему не удалось даже на одну пядь натянуть страшный литовский лук, и он тотчас постарался извиниться болью в руке.

— Ну что же, попытайся пан, когда выздоровеешь, хоть через два месяца! — с улыбкой заметил Видимунд, очень недолюбливавший хвастунишку.

— Что это вызов, что ли? — дерзко спросил Седлецкий.

— Почему же вызов? Через два месяца заклад на скачку, почему же не быть закладу на стрельбу!

— К услугам панским!

* * *

Ещё два дня продолжалось пиршество в замке пана воеводы, перерываемое то скачкою, то стрельбою в цель, то каким-либо иным воинским упражнением, в котором молодёжь могла похвастать силою или ловкостью перед дамами, являвшимися постоянными зрительницами состязаний. Но дела складывались так, что пану Седлецкому, кроме редких урывков во время танцев, совсем не удавалось переговорить с красавицей панной Зосей. Да и отличиться в её глазах он ничем не мог, так как и в езде, и в стрельбе, и в фехтованьи постоянно находились соперники гораздо его искуснее.

В одном он не имел соперников — это в костюме, сидевшем на нём удивительно и сверкавшем золотым шитьём с жемчугом. Недаром он за этот костюм заплатил почти всё, что получил под залог своего хутора.

Но красота наряда, казалось, мало влияла на Зосю; она все эти дни была пасмурна и даже скучна; её сердило и выводило из себя, что тайный избранник её сердца не оказывался первым на всех поприщах. Розалия, которая лишь отчасти проникла в секрет своей кузины, всё время старалась подтрунивать над Седлецким, чтобы выведать её тайну, но всё напрасно, во всё время, пока продолжалось пребывание гостей в замке, Зося была более чем сдержанна с молодым шляхтичем, и первая смеялась его неудачам.

Наступил день отъезда гостей — не потому, что гостеприимный хозяин заранее определил срок пребывания их под его кровом, а потому что отпуск его сыновей, отпущенных великим князем всего на неделю, истекал, и самому воеводе необходимо было явиться на военный совет, созванный на «сороковое» воскресенье великим князем.

Замок опустел. Остались только самые близкие родственницы: пани Розалия со старой теткой, заступившей ей умершую мать, да старая-престарая бабушка со стороны матери Зоси, притащившаяся из своего фольварка на праздник внучки.

Молодёжь вся разъехалась, оставался только Туган-мирза, которого старый воевода должен был представить Витовту в Вильне.