Гром

Накануне отъезда премьер-министр пригласил к себе в номер членов делегации и, когда был подан обед, и остатки архи, привезенной из Монголии, разлиты по рюмкам, обратился ко всем:

— Друзья мои! Какие же вы везете подарки вашим женам и детям? Ну что ж, погуляли, поездили мы с вами вволю. Верно говорится: «На хана нет узды, на нойона — недоуздка». Итак, если кому-то нужны деньги, не стесняйтесь, говорите.

Съездили мы не напрасно. Возвращаемся не с пустыми руками. Займ нам предоставили, оружие продали. Только пошли бы эти деньги на дело. Не промотали бы их… Не наша вина, друзья, что не удалось добиться главного: признания Россией нашего суверенитета. Да и в любой другой стране мы вряд ли нашли бы большее понимание, чем здесь. Зато здесь, в России, мы поняли, что многие люди с сочувствием относятся к нашим стремлениям. Что будет дальше? Как говорится, поживем, увидим!

В день отъезда монгольской делегации утром в гостиницу пришел Бавгайжав. Он всем пожал руку, пожелал счастливого пути, а Батбаяру сказал:

— Тумуржав просил передать тебе большой привет!

Батбаяр растерялся. Ведь рядом стоял премьер-министр и, конечно, слышал, что сказал Бавгайжав. «Вдруг начнет допытываться, кто такой Тумуржав. Что я ему скажу?» Однако Намнансурэн сделал вид, что ничего не слышал.

— Приезжайте к нам еще, непременно! — обратился Бавгайжав ко всем. — В следующий раз наш город не покажется вам таким мрачным и неприветливым.

Он поклонился и вышел из номера. Премьер-министр проводил его взглядом и, когда за ним затворилась дверь, задумчиво произнес:

— Бавгайжав вобрал в себя лучшие черты русского человека, честный, прямой, без тени лицемерия, с такими, как он, можно говорить откровенно и спорить. Неспроста, видно, монголы считают, что именно северная сторона приносит удачу и благоденствие.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ОТСТАВКА

Зима в Монголии в том году выдалась снежная, с трескучими морозами. Батбаяр очень тосковал по дому. Он скопил немного денег на подарки для жены и матери, но когда пошел к начальнику стражи с просьбой отпустить его домой, тот ответил:

— Ты прямо как дитя малое, все к матери тянешься. И не проси, все равно не отпущу!

А Содном сказал:

— По жене соскучился? Ступай к дому цэцэн-хана. Твоя Даваху тебя ждет не дождется. Помнишь, как она танцевала тогда в Хандгайтской пади? Горная козочка, да и только! — Он помолчал и со вздохом добавил: — Нет, друг, не отпустят тебя, и не думай.

Пришлось Батбаяру смириться.

Намнансурэн круглые сутки разъезжал в своей коляске по городу, и Батбаяр неотлучно находился при нем. Лишь раза два ему удалось отлучиться, ноги сами несли его к высокому забору, за которым находилась ставка цэцэн-хана. Но, как выяснилось, цэцэн-хан с семьей и прислугой уехал в свои родовые владения. Это известие очень огорчило Батбаяра. Даже в Петербурге он мечтал о встрече с Даваху, живо представляя себе, как это будет.

Незаметно наступила весна, и в один из погожих дней Батбаяр как обычно дожидался господина, на этот раз возле дворца богдо-гэгэна. Он с интересом рассматривал каменных львов, «охранявших» вход, как вдруг из ворот вышел премьер-министр Намнансурэн и какой-то лама. Они о чем-то жарко спорили. На священнослужителе поверх традиционного желтого халата была шелковая куртка с вытканными на ней золотом драконами, на голове ладно сидела шапка с золотым очиром и жинсом из драгоценных камней. Желтое дряблое лицо его очень напоминало облупившееся лаковое деревянное блюдо.

Намнансурэн решительно направился к своей коляске. Лама семенил за ним, яростно размахивая руками, почти невидимыми из отделанных соболем рукавов, и что-то бубня себе под нос. Намнансурэн резко остановился и, повернувшись к нему, спокойно произнес:

— Драгоценный шанзотба! У меня нет ни малейшего желания продолжать разговор. Лишь из уважения к вашему сану я не стану говорить, что думаю о вас.

— Ясное дело, — огрызнулся лама. — Привык ты прятаться за чужими спинами. Вот и сейчас: привез этого русского и думаешь — всех осчастливил. А этот русский ничего не смыслит в наших делах.

— Э, нет, лама-гуай! — возразил Намнансурэн. — Это вам не ваш бывший покровитель, маньчжурский наместник Саньдо. Русский советник принесет нашему государству большую пользу. И не вам, который жалованье свое сосчитать не может, судить о таком образованном человеке, да еще требовать, чтобы его отправили обратно в Россию. Слишком много вы себе позволяете, любезнейший!

— Это вы, уважаемый премьер-министр, много себе позволяете! — вспыхнул священнослужитель. — Однажды даже объявили меня тайным агентом Цинской империи. А чем я вас сейчас не устраиваю, разрешите спросить? Может, вернемся к богдо-гэгэну, и вы при нем скажете, что я себе позволяю?

— Если понадобится, скажу и при богдо-гэгэне.

— Так скажите! Мне нечего бояться, я не вгонял в гроб свою мать, как некоторые…

— И скажу. Ваша глупость, алчность, зависть, низкопоклонство, ваше вероломство перешло все границы! Этого вам, надеюсь, достаточно.