Гром и Молния

А зря. Мне так понравилось — сижу и тихо улыбаюсь, как дурочка. На душе так хорошо и спокойно, так уютно, что даже радостно. Какое счастье, что он пригласил меня к себе и позволил хоть одним глазком заглянуть в его мир, я ему так благодарна за это, что не передать словами. Они такие милахи эти Громовы, скажите же, да? Я прямо, как хорошую, интересную книгу прочитала, как посмотрела лучший фильм в моей жизни.

Уходить не хочется, но хорошее всегда быстро заканчивается, поэтому пора домой.

— На Веленцовке. Там… недалеко от «Ленты». Но я сама могу доехать. — Показываю рукой на сапоги в коридоре. — Сейчас автобусы очень хорошо ходят. Да и вообще…

И, разумеется, меня никто не слушает.

— Хорошо. Я отвезу тебя. А сейчас прошу меня извинить, я должен сделать один звонок. — Поднимается из-за стола Громов. Это уже третий, или какой там по счёту. Прямо официальный такой, серьёзный, собранный, деловой. Интересно, сколько их всего? Неужели действительно пятьдесят?

— Он запал на тебя, — шепчет мне уже в прихожей Анастасия, когда я обуваюсь, а голос Никиты слышится откуда-то из глубины квартиры — он разговаривает по телефону.

— Настя. — Бросаю девушку укоризненный взгляд.

— Я уже семнадцать лет Настя и все их до последнего дня знаю своего брата. Говорю тебе: он запал на тебя. Это же очевидно. И ты ещё не всё знаешь.

Не знаю, почему, но что-то не хочу я всё знать. К чему мне лишние надежды, так ведь?

— Я думаю, ты фантазируешь. Не похоже, что он может… запасть.

— Пф, глупости! Меня он любит, маму нашу любит, а тебя почему-то не может? Ну и где логика?

Да и правда, с логикой проблемы. Но в Анастасии я вижу лишь очень энергичную, деятельную девушку, которой не терпится заняться личной жизнью брата, раз уж свою он ей устраивать пока не даёт.

— Слушай, Лиз, дай мне на всякий случай свой номер, а?

Диктую ей свой номер, она тут же делает дозвон, и я сохраняю его.

Когда я уже одета и обута, появляется Никита, гремя в руках ключами от машины.

— Готова? Поехали. Насть, мать сказала, скоро будет. Просила тебя отварить немного риса. Сказала, голодная как волк. Если риса не будет, она съест тебя.

— Так-так. — Настя топает тапкой по полу и ехидно улыбается. — Скорее, она сказала приготовить рис тебе.

— Какая разница. Не видишь, я занят.

— Ой, все такие прямо занятые, что куда деваться. Одна Настя всегда для всех свободная. Ладно уж… что с вас толку… с влюблённых.

— Приеду, язык твой помело отрежу на колбасу. Всё. Мы побежали. — Громов чмокает её в щёчку затем протягивает руку и открывает замок.

На этот раз в лифте немного веселей, но не так беззаботно, как хотелось бы.

А вот в машине Никита становится каким-то не таким. Не могу вам описать, не умею подобрать нужные, точные слова, но мне так и кажется, что он едет и вспоминает всё, что наговорила на кухне его сестра. Её слова прямо висят в воздухе, которым мы дышим. Почему! Ну, почему?! Ведь это же обычная, ничего не значащая девчачья болтовня, так ведь?

И объясните мне, пожалуйста, от чего у Никиты такое лицо, словно всё это правда, будто его раскусили, вывели на чистую воду, и его это восхищает — глаза горят, в уголках губ улыбка. И знаете, что? Скорей всего, у меня лицо точно такое же. А ещё я чувствую себя какой-то… голой. Обнаженной. Словно я капуста, и с меня сняли все листья и оставили один кочан.

Но может я натягиваю ситуацию? Выдаю желаемое за действительность? Нет, так дело не пойдёт. Если ничего не делать, мы так и будем ходить вокруг да около.

Может, для начала попытаться стать ему другом?

— Никита, а кто такой этот Артемон? Артём.

— Мой бывший одноклассник. Живёт парой этажей выше. Учится сейчас в Рязани, в десантном.

— Ого! — вырывается у меня уважительное восклицание до того, как я включаю мозги и осекаюсь.

— Пф, подумаешь. Десантники. — Кривится Громов. — «Никто кроме нас». В своё весе я любого из них оформлю под заказ и не вспотею. Уработаю, как бог велел.

Есть! Ещё один! Найк Громов — хвастунишка. Кажется, это уже четвёртый, да? Такой милый, смешной.

— А это правда, что за тобой в школе девчонки бегали? — пытаюсь сделать свой голос, как можно беззаботней.

— Ты сомневаешься? — Чуть поворачивает он ко мне голову, но не отрывает взгляд от блестящей в мокрой дороги, в которой отражаются, и становятся ещё более режущими глаз все красные огни впередиидущих и все фары встречных машин.

— Ни грамма, но… это льстит?

Он не думает над ответом. Словно этот вопрос ему задают каждый день на завтрак, обед и ужин.

— Да. Первые два дня.

— А потом?

— А потом ты понимаешь, что от этого никакого толку.

— Вот уж глупости.

— Девушки, которые не стесняются… — он слегка играет желваками, — годятся только на то, чтобы не стесняться и дальше.

Я вспыхиваю и подскакиваю на сиденье. Начинаю задыхаться от возмущения, мне не хватает воздуха.

— Это ты намекаешь на меня и Гену? Но я не бегала за ним! — Больно захлёбываюсь эмоциями. Они захлёстывают и мешают, и ранят, и много чего ещё. — И не собиралась. Только хотела дать понять, что он мне нравится.

— А он тебе нравится? — Это вопрос Никита выпаливает ещё быстрее.