Я начала подозревать, что я жертва. А еще то, что с обществом, где звучат подобные вопросы, что-то не в порядке. Почему не принято спрашивать у агрессора что-то в духе: «Во что ты был одет? Почему бы не надеть две пары брюк?» или «Почему ты не ушел в монастырь, зная, что тебя все вокруг нервируют?» или «Зачем ты ходишь один, бери с собой обязательно кого-то, кто не даст тебе нападать на людей?» Звучит забавно, но действительно, почему с насильника взятки гладки, а жертва всегда «сама виновата»?
Может, повторяя эти выученные с детства слова из серии «куда твои глаза смотрели?», мы сами неосознанно легитимизируем насилие? А может, мы сами позволяем себя унижать? Может, есть какой-то код, «установки жертвы», которые мы неосознанно транслируем и к которым беззастенчиво подбирают пароли наши агрессоры? А может, становясь сами жертвами, мы продолжаем осуждать и обвинять других жертв, при этом само насилие оставляя в зоне невысказанного?
Все эти мысли крутились в голове. Я думала о Ксюше, которую я не смогла сберечь. И о том, что, пока я жертва, у меня нет возможности ничего исправить. Надо было начать говорить… Ведь невысказанного как бы не существует. Зло прячется за вуалью, остается непроявленным, продолжая отравлять жизнь людей.
Не потому ли представление о насилии в сознании обывателя сведено к очень примитивным формам. Время бросает нам вызов, но насилие адаптируется к нему в первую очередь. Однако мы судим о нем еще по «наскальным рисункам», не желая (или не умея?) замечать, как сильно оно прогрессировало и видоизменилось за последние десятилетия. Время поменялось, гендерные роли трансформировались, сказки устарели, а на смену «Аленушке» пришла «Лара Крофт».
Однако благодаря тем самым сказочным архетипам и «социальным установкам», которые девочка слышит с детства, и наблюдая за тем, как ее мать и другие женщины им следуют, у нее формируется представление о насилии как о варианте нормы. И пытаясь стать «Ларой Крофт», она неизбежно будет прибита социальным гвоздем обратно к «Золушке». Зашла замуж – живи, муж один на всю жизнь и т. д. Развод табуирован, и виновата всегда женщина.
Ведь так много говорится о вине именно той (или того), на кого направлено насилие, что почти никак не описывается и не оценивается само насилие. Таким образом, у девочки нарушается представление о собственных границах, о допустимом и недопустимом, о норме и ненормальности. В этой амбивалентности заложена основа созависимого поведения. Поэтому жертва часто даже не обращается за помощью; либо, обращаясь, продолжает винить себя. Зачастую, имея психопатического партнера, женщина предпочитает этого не замечать и даже словом не упоминает того насилия, которое происходит с ней годами в собственном доме. Она понимает, что единственным решением может стать расставание с партнером, но вот социум и экономическая ситуация ее в этом никак не поддерживают и, негласно, даже как бы запрещают ей самой уходить от мужа-агрессора.
Насилием может даже не считаться то, что им по сути является! Посмотрите на этот список, и он далеко не полный. Насилие может быть физическим, сексуальным, психологическим и даже экономическим. Оно выражается в контроле над поведением, ограничении круга общения, обесценивании, унижении, выделении денег на содержание, создании напряженной обстановки, а также в привлечении к использованию алкоголя и наркотиков. Существуют также формы «скрытого» насилия или «пассивной» агрессии – придирки, распространение слухов и сплетен, угрозы, троллинг, высмеивание, бесконечная критика и непрошеные советы, неприличные намеки и даже игнорирование.
Одно из последних масштабных исследований, посвященное проблемам насилия над женщинами в РФ, было проведено в 2003 году сотрудниками МГУ имени Ломоносова. По данным исследования, почти 80 % опрошенных женщин столкнулись хотя бы с одним из проявлений психологического насилия со стороны мужа.
Согласно ВОЗ, факторами риска, характерными для совершения насилия, могут быть даже эти с виду «безобидные» вещи, часто принимаемые в обществе за «семейные ценности»:
• вера в честь семьи и сексуальную чистоту;
• идеологии доминирующего положения мужчин в сексуальных отношениях;
• слабые правовые санкции за сексуальное насилие.
Санкции за домашнее насилие, как и за похищение ребенка одним из родителей, в современной России просто отсутствовали, а значит, на государственном уровне этих социальных проблем просто не замечали.
Чем можно объяснить то, что в стране нет закона о домашнем насилии? Боюсь, это говорит только об одном – об ужасающей общественной терпимости, о «сознании жертвы» в масштабах целого народа. Ведь степень наказания за насилие в разных странах различается, а значит, есть те, кто умеет мыслить не как жертва и об этом говорить.
Немного о феномене «жертвы».