Громовой Кулак (СИ)

— Она сказала… что всегда думала, что она лучше меня. Кто бы другой сказал, не поверила бы, — горько хмыкнула мать, и где-то совсем близко зашелестел холодный скользкий шелк. На затылок легла теплая рука, начав ласково перебирать волосы. — Она, оказывается, со мной соревновалась. Могу понять, если она возненавидит меня сейчас. Но прежде-то я чем ей не угодила?

— Они с Питером всегда были… даже не знаю. Не ближе, чем с нами, а скорее просто привыкли, что они старшие. И вдруг он начал советоваться не только с ней. Даже… не в первую очередь с ней. Конечно, она ревновала.

— А ты, значит, и об этом знал?

— Догадывался, — повторил дядя и, должно быть, пожал плечами. — Да и… Уж прости за прямоту, но все, кроме Люси, без труда посчитали, что Авелен родилась… несколько раньше положенного. Должно быть… Сью считала, что она… кхм… таких пересудов никогда не допустит.

На несколько мгновений в соларе повисла гулкая тишина.

— Я не знаю, что ему сказать, и не знаю, нужно ли вообще говорить. Не уверена, что он сможет… правильно ответить.

— И не говори. Пусть сама решает, кому рассказать.

А затем послышался скрип открывшейся двери и дрожащий, показавшийся Авелен совершенно незнакомым голос.

— Эдмунд…

— Тебе не стоит сейчас вставать, — ответила вместо него мать, и ее голос тоже прозвучал глуше обычного. Но вовсе не из-за маски. Та — Авелен видела сквозь ресницы — лежала на низком столике рядом с парой хрустальных бокалов в винных разводах.

— Я думала… вы ушли.

И в соларе вновь повисла тишина. Должно быть, они оба смотрели на нее, словно… Авелен сама не знала, что именно.

— Ну давайте, — сказала тетя дрожащим голосом. — Скажите, что я опозорила нас всех, что я предала Нарнию, что я обыкновенная…

— Мэйрин — моя любовница, — ответил дядя, не меняя интонаций. — Это на тот случай, если ты думала, что все эти шесть лет я просто прогуливался с ней под луной. Но уговаривать ее выйти за меня — это всё равно, что пытаться посадить в клетку морскую волну. Так что нет, Сью, я последний человек в этом королевстве, которому сейчас стоит что-либо говорить.

Мать и вовсе молчала. И тетя заплакала вновь. Тихо и так отчаянно, но вместе с тем… казалось, будто от облегчения.

По-настоящему о том, что произошло в ту ночь, мать заговорила гораздо позднее. Тогда лишь сказала, что Авелен никому не должна об этом рассказывать, и молчала до одного из самых темных и тоскливых вечеров ее шестнадцатой зимы. Пока не села рядом с ней на диван в ее собственном соларе и не вздохнула, будто собираясь с мыслями.

— Ты помнишь…?

Авелен помнила. И уже догадалась сама. Дождалась, когда мать договорит, и осторожно спросила:

— Она ждала ребенка?

Мать кивнула и расстегнула один за другим ремешки маски. Положила ее на низкий столик и повернулась к Авелен лицом.

— Я не знаю, что между ними произошло, не знаю, почему она предпочла бежать, если всё зашло так далеко, и не собираюсь ее судить. Но я хочу, чтобы ты поняла одну вещь. У мужчин всё просто. И куда чаще за это «просто» расплачиваемся мы, а вовсе не они. Поэтому… каким бы замечательным он тебе ни казался, как бы сильно ты его ни любила, ты должна помнить: как только ты ляжешь в одну постель с ним, пути назад уже может не быть. Ты должна быть твердо уверена. И в нем, и в первую очередь в самой себе.

И в том, что она не станет винить в этом ребенка. Мать этого не сказала, но Авелен каким-то внутренним чутьем понимала, что бывало и такое. И подумала почему-то о том, что мать вполне могла бы винить ее. Она родилась неправильно. Не знала, как именно, но из-за этого у матери больше не было детей. А она хотела. И уже не от отца.

— А если, — робко спросила Авелен, стараясь не думать об этом. — Я уже уверена?

В нем. В себе она тогда не была уверена совершенно.

Мать качнула головой и неожиданно подняла уголки губ в чуть насмешливой улыбке.

— Не сомневаюсь. Корин тот еще болван. Либо он положит между вами меч, либо вообще не поймет, что ты задумала. Но если всё же поймет и не положит… Будь уверена, что он действительно понимает. Он должен знать, Эви. И дело не в том, что ты принцесса. В конце концов… даже если ты родишь внебрачного ребенка, ни на твоем, ни на его положении это никак не отразится. У Нарнии всё равно больше нет наследников. Но я всё же предпочту, чтобы у тебя был муж. И чтобы этот муж понимал — раз уж его, болвана, угораздило стать твоей единственной любовью, то и он должен относиться к тебе соответствующе.

«Болвану» было уже двадцать два, он ни разу не появился в Кэр-Паравэле за последние четыре года, и Авелен, признаться, уже и не питала надежды, что появится. Будто он вообще забыл о существовании Нарнии. Забыл о ней. Хотя они никогда не были даже друзьями. Она… не хотела быть его другом.

— Мама… А оно… того стоит?

Мать молчала почти минуту. И смотрела так печально, что Авелен даже пожалела об этом вопросе.

— Да. Особенно когда думаешь, что это не только твой ребенок, но и его. Я… не могу тебе этого объяснить.