Громовой Кулак (СИ)

На то, как она пропускает сквозь пальцы кончик косы, как ласково улыбается вздрагивающему оруженосцу прежде, чем передать ему еще один кусок хлеба или подлить в кубок еще немного кисловатого вина, как внимательно прислушивается к малейшему шороху на случай, если что-то понадобится раненому лорду. Это была какая-то другая, едва знакомая Авелен. Та Авелен, что тащила его бесчувственного под дождем, надеясь найти хоть какое-то укрытие от холода и оборотней. Он и в самом деле совсем ее не знал.

Эта мысль преследовала его всю дорогу по освещенным лишь факелом подгорным коридорам. Взбалмошная принцесса? Глупая девчонка, не способная справится даже с мороком мертвой — пусть и недостаточно — ведьмы? Как можно было так ошибиться? Нет, бойцом Авелен и в самом деле была никудышным. Ни против оружия, ни против колдовства. Но будь она и в самом деле такой избалованной и неприспособленной, какой он, дурак, упорно ее считал, она бы бросилась прочь от одного только вида оборотней. Она бы не вернулась. Она бы не пыталась его спасти, не понимая, что если бы она не наткнулась на гномов — или это гномы наткнулись на нее? — у них обоих не было бы ни малейшего шанса. Она…

Он должен был думать о том, что ждало впереди, должен был собраться и быть начеку, но в темноте и безопасности скальных проходов мысли вновь и вновь возвращались к Авелен. К тому, насколько он в ней ошибся. К тому… что чем дальше он уходил, чем гулче отдавались в узком коридоре его шаги, тем сильнее хотелось вернуться. Такого с ним, признаться, прежде не было.

Жизнь в Анварде — при всей его любви к этому замку — всегда виделась эдакой… тихой гаванью. Местом короткой передышки, где можно было лишь спокойно отдохнуть. Переночевать, не хватаясь при каждом шорохе за рукоять меча. А если и хватаясь, то не находя рядом и запоздало вспоминая, что тот в лучшем случае лежит поперек любимого кресла. А затем подняться на рассвете и снова броситься из тепла и тишины родного дома на поиски приключений. На одном месте ему не сиделось с раннего детства. А уж после калорменского налета… Обязанность проверять форпосты и отвечать за их снабжение лежала на его плечах почти десять лет. Он… больше никому ее не доверял.

Корин никогда не говорил об этом с отцом. Безмятежно охотившимся в горах, пока через пустыню неслись две сотни конных. Никогда не говорил об этом с братом. Героем всего Арченланда, не понимавшим, что одного только спасения замка было недостаточно. Этого спасения и вовсе не должно было быть, но они позволили калорменцам прорваться к самым стенам Анварда, и винить за это было некого. Кроме самих себя. Как будто Рабадаш знал хоть одну тайную тропу, что могла хоть как-то оправдать внезапность этого нападения. Нет. Они сами пустили его буквально на порог.

Корин знал, что этих его мыслей никто не поймет. Если уж даже отец, всегда казавшийся таким мудрым, стоял в окружении своих людей — окровавленными, устало опиравшимися на грязные мечи — и говорил калорменцам «Вы напали на нас во дни мира»… Пока Корин задыхался от ярости и не понимал, почему нельзя просто обезглавить этого проклятого принца. Милосердие? Политика? Несметные полчища тисроковых войск? Да в пекло всё это! Этот вечно скалящийся черноглазый ублюдок прошелся огнем, мечом и грязными сапогами по самому дорогому, что только было у арченландского принца, в тот миг превратившегося в обыкновенного четырнадцатилетнего мальчишку. И в голове у него не осталось ни одной мысли, кроме…

Это мой дом! Слышишь, тварь?! А ты…!

В тот миг в его словах и поступках не было ни чести, ни милосердия. И он так и не научился чувствовать себя виноватым за тот злосчастный смех над униженным врагом.

— Ты огорчил меня сегодня, Корин, — говорил отец после того еще более злосчастного пира, на который явился даже Великий Лев. — Ты храбро сражался с калорменцами, но я вижу, что в тебе по-прежнему нет ни смирения, ни почтения к другим. Пусть король Эдмунд закрыл глаза на то, что ты нарушил его приказ, но твое поведение на пиру…

Непростительно? Плевать! В тот миг в Корине клокотало одно лишь безудержное веселье. Справедливость!

— Он заслужил!

Его даже не волновало, что отец распекал его куда сильнее, чем при их людях. Что отец и в самом деле… был им недоволен.

— Нет чести в том, чтобы смеяться над чужим унижением, как ты не понимаешь?

Корин не понимал. Какая в пекло честь, когда могло погибнуть столько людей? И был уверен, что отец тоже не понимает, потому что он всего лишь повторял слова Эдмунда. Эдмунд тоже не смеялся. Но Эдмунд никогда не был… мягкотелым. Эдмунд мгновенно собрал и привел на помощь Арченланду войска, пока его, Корина, родной отец…

— Можно подумать, они бы вели себя, как рыцари, если бы захватили замок!

Кор рассказал ему о подслушанном приказе Рабадаша. Убить всех мужчин, даже младенцев, поделить между собой женщин, вино и золото. И в ответ от Корина ждали милосердия к калорменцам?

— Тогда чем ты лучше их?! — не выдержал отец. И между ними будто что-то надломилось. — Хороший король никогда не станет…

— А я, слава Льву, не буду королем!