Гроза на Шпрее

…Жена Нунке, Берта, закрывает крышку большого чемодана и, обессилев, садится на стул, гонимая страхом, горем, ощущением собственной никчемности, обидой на мужа. Вот и все! Через час уходит поезд, она уезжает с детьми в Гамбург к своим родителям. Ей кажется, что в кофрах и чемоданах спрятано все ее прошлое, а не те необходимые вещи, которые она решила взять с собой. Ведь она сюда не вернется. Слишком уж много душевных сил стоила ей их семейная жизнь; вопреки здравому смыслу, она лепила ее из обломков своих же разбитых надежд. Иозеф не стал ей другом, не смог стать и настоящим отцом своим детям. Он даже не приехал на похороны старшенькой, Лиз. А потом вернулся домой как властелин, которому все должны подчиняться. Вся ее молодость ушла на вечное ожидание коротких встреч, написанных на скорую руку писем. И только встретившись с Карлом, она поняла, что отношения между женщиной и мужчиной могут быть иными. Единственный в ее жизни и кратковременный роман. Но он перечеркнул все, чем она жила прежде. Обнажил всю фальшь ее положения вечной соломенной вдовы, убожество того мира, в котором она пребывала. В глубине души Иозеф, может быть, и догадывался об отношениях между женой и воспитателем сына, но вида не подавал, не позволял себе углубляться в это. Еще бы! Наследник древнего прусского рода фон Кронне, и вдруг рядом — какой-то жалкий преподаватель истории. Нонсенс! В семье Кронне такого и быть не может! Перед глазами Берты возникает лицо мужа: самоуверенное, вылощенное, с холодно поблескивающими глазами. Какой же он противный, боже, какой омерзительный! Если сравнить с Карлом…

Из столовой доносится звон, капризный голос Труди, насмешливый хохот Ганса. Поплотнее запахнув халат, Берта выбегает в столовую. На полу лежат черепки разбитой чашки, весь перед платьица Труди залит молоком.

— Простите, фрау, — оправдывается горничная, — девочка так оттолкнула чашку…

— Я не хочу молоко, я хочу кофе, как у Ганса, — всхлипывает Труди.

— Я мужчина, а ты — девчонка, — с гордостью бросает Ганс.

Дети готовы сцепиться, но Берта решительно выпроваживает Труди из-за стола и приказывает горничной переодеть девочку.

— А ты допивай свой кофе, сейчас придет отец. Не хватает еще, чтобы вы поссорились в последний день, — упрекает Берта сына и, как бы невзначай, берет лежащую рядом с прибором Нунке свежую газету.

Можно присесть тут же в столовой и просмотреть ее, но муж вот-вот подойдет, а Берте не хочется, чтобы он застал ее за таким занятием. Она быстро идет в ванную, открывает кран и присаживается на край ванны. Сильная струя воды заглушает шелест газетных полос. Берта листает газеты одну за другой, мельком проглядывая помещенный в них материал, хотя точно знает — то, что она ищет, скорее всего напечатано на последней полосе. Вот и она. Информация об убийстве какой-то Клары Нейман. Сама информация маленькая, но комментарии к ней и фотоснимки занимают почти всю страницу. Берта лишь скользнула взглядом по этому материалу. Ее совсем не интересует очередная сенсация, у нее нет времени скорбеть над судьбой девушки. Глаза Берты уже видят другое. Текст под рубрикой «Из зала суда» набран нонпарелью и непривычно краток: куцый отчет о процессе группы, подделывавшей чеки… несколько сообщений о разборе последующих дел… повторный вызов ответчика Пауля Зигеля по иску Гейнца Зигеля. Рубрика полицейской хроники еще более лаконична: потерян портфель с деловыми бумагами — тому, кто найдет, будет выдано денежное вознаграждение… приметы лиц, разыскиваемых полицией… Слава богу — все, больше ничего нет. Снова ничего! Ни единого слова о таинственном убийстве в лесу возле Карова.

Берта с облегчением вздыхает, хочет подняться и вдруг чувствует, будто ее обдали кипятком. Так пламенеет ее кожа — от стыда. Подставив руку под струю воды, она проводит мокрой ладонью по лбу, потом по лицу. «Я, как Пилат, хочу умыть руки, а ведь Карл погиб из-за меня! Не приди я в тот вечер, он остался бы дома, и убийцы не встретили бы его». Эти слова все время звучат у нее в ушах, иногда, оставшись одна, она шепчет их вслух. Так ей легче. О, если б можно было прокричать их на весь мир, о, если б она решилась дать показания! Рассказать о пивном баре, о человеке, который подошел к их столику, о незнакомце, который вышел раньше, чем они, и копошился возле длинной черной машины, о шофере такси… тогда, быть может, нашли бы тех, кто убил Карла. Но она боится, дрожит при мысли, что ее станут допрашивать, заставят выступить публично, что имя ее появится в прессе. Никогда, никогда она не решится на это, хотя сердце ее разрывается от тоски по Карлу и стыд жжет ее, словно огонь.

Припав головой к раковине, Берта плачет. За спиной у нее журчит вода, заглушая стук в дверь.

— Берта, поторопись! Мы можем опоздать, — громко зовет Нунке.

— Сейчас. Прикажи подавать на стол.

Прежде, чем войти в столовую, Берта умывается, пудрит лицо, но Нунке сразу замечает, что глаза у жены заплаканы. Это тешит его самолюбие.

— Ну-ну, хватит, — снисходительно говорит он. — Не навсегда же мы расстаемся.