Вскоре он наткнулся – так разрастаются приключения – на трех старых женщин и одну совсем юную: все они только что вышли из лесочка – с коробами, наполненными литерным хворостом, на спинах. И разом остановились, вытянувшись в прямую линию, друг за дружкой, – подперев тяжелые короба косо подставленными под них палками, которые прежде использовали как трости. Вальта очень тронуло, что они, как протестанты и католики в Вецларе, справляют свои праздники – или праздничные прогулки – вместе, чтобы не расставаться и продолжать беседы. Никогда не случалось так, чтобы от его взгляда укрылась хоть горстка перьев или охапка сена, с помощью которой бедняки пытаются чуть-чуть умягчить жесткую койку в караулке своей жизни, снабдить обивкой свою пыточную скамью. Человек, исполненный любви, охотно подмечает радости бедняков, чтобы и самому порадоваться; человек же, исполненный ненависти, предпочитает наблюдать за страданиями нищей братии: не для того, чтобы эти страдания устранить, а чтобы обругать богачей, к числу которых, возможно, относится и он сам.
Вальт очень хотел бы дать этим женщинам, терпеливо несущим свой груз и крест, несколько грошей за то, что они выполняют работу носильщиков; но он постеснялся совершить добрый поступок перед столь многими свидетелями. Вскоре он увидел человека, толкающего перед собой тележку, доверху наполненную громыхающим жестяным товаром; его маленькая дочурка, словно пристяжная лошадка, помогала – тянула спереди; оба совершенно запыхались.
Что-то будто принуждало нотариуса сравнить себя с толкателем тележки, мысленно поставить себя на одну чашу весов, а его – на другую. И поскольку Вальт тотчас заметил, как сильно он, со всеми своими злосчастными и счастливыми днями, перевешивает толкателя тележки (не говоря уже о женщинах с хворостом); поскольку не мог не понять, что по сравнению с медленно обращающимся колесом тележки и колесом времени, к которому этот человек прикован, его собственное свободно-летящее продвижение вперед куда больше напоминает тот радостный и легкий способ путешествовать, что характерен для господского сословия: он залился краской, стыдясь своего богатства и положения… оглянулся на женщин (они все еще стояли, опираясь на палки)… бросился назад, к ним, с четырьмя дарами, и потом сразу же от них убежал.
«Клянусь Богом, – пишет он в своем дневнике, чтобы уж полностью оправдать себя, – та убогая и мимолетная щекотка для чувств, какую представляет собой лучшая пища, купленная за несколько подаренных грошей – и вообще
С тремя небесами блаженства на невинном лице (еще одно небо он оставил на лицах оставшихся позади) Вальт теперь легко перелетал от одной росинки к другой. Сердце, подобно воздушному шару, после сброса самого тяжелого балласта, то бишь денег, становится очень легким, быстрым, парящим высоко. Между тем Вальт довольно поздно добрался до Хэрмлесберга, расположенного всего в четырех верстах от Хаслау. Ибо на каждом шагу он присаживался и принимался писать, или стоял и смотрел, или читал все, что ни попадется – любую надпись на каменной скамье, – и не хотел упустить ни одной, даже самой мелкой подробности, касалась ли она населения этих мест, корма для содержащегося в стойлах скота, растений на лугах, особенностей глинистой почвы или прочих тому подобных вещей.
«Вот здесь, – сказал он себе, – раз уж я должен походить на важного господина, – я и отведаю свой
№ 40. Cedo Nulli
Трактиры. – Путевые забавы