Группа

– Альба, – стараясь быть строгим, сказал Рихард… Нет, не Рихард. Кто-то другой. Он заглядывал в ее прошлое, отодвинув гирлянду мелких красновато-лиловых листьев, и делал ей знаки выйти из беседки. Его лицо, наполовину скрытое тенью, могло бы показаться Альбе знакомым, будь она в состоянии взглянуть на него осмысленно. Но сейчас у Альбы не было ресурса на узнавание: все, что она могла, это посмотреть на лицо пустыми глазами, отложить рисунок и направиться к выходу.

– Я сейчас, – пробормотала она, огибая доктора Ларри.

Доктор Ларри кивнул. Он и не думал ее задерживать. Судя по всему, он был уже в курсе, кто и зачем вызывает ее наружу.

– Привет, Вторая!

Альба с запозданием – уже спустившись со ступенек беседки – вложила пальцы в галантно подставленную ладонь и тут же потянула руку назад, но молодой человек не спешил отпускать ее пальцы, наоборот, сжал их покрепче и удерживал еще несколько секунд, заставив Альбу испытать самое настоящее смятение. В конце концов, еще никто никогда (не считая пап, разумеется) не держал ее руку вот так, без всякой на то практической необходимости.

Прикосновение привело ее в чувство, выдернуло из прошлого, как натянувшийся шнур тарзанки.

– Привет, – сказала она, – Глеб.

– Вынужден признать, что выглядишь ты просто потрясающе, – заявил Глеб и выпустил наконец ее пальцы. – Если бы я сам не наблюдал за твоим преображением, ни за что не поверил бы, что это ты. Ты сама-то веришь?

Он заглянул ей в лицо, явно ожидая ответной улыбки.

– А разве… – начала было Альба, но запнулась под его взглядом и в замешательстве отвела глаза. Так и не произнесенный вслух вопрос, тем не менее, повис в воздухе: «А разве ты за ним наблюдал?»

Глеб качнул головой, не то давая понять, что вопрос принимается и ответ на него обязательно прозвучит, но позже; не то указывая на уводящую от беседки плиточную дорожку:

– Идем, прогуляемся?

– Идем, – коротко согласилась Альба и, снова избежав контакта взглядов, зашагала вперед.

Сад, примыкавший к территории особняка, поначалу мог показаться огромным и запутанным, но по сути представлял собой клочок пространства между двумя аллеями, которые начинались в одной точке, круто расходились, образуя лирообразное расширение, и вновь смыкались в Гномьем городке, занимавшем дальний уголок «лиры». Впечатлению же неохватности и запутанности способствовало обилие витиеватых тропинок и живописных скульптурно-ботанических групп, натуральных лишь наполовину, то бишь на ту самую скамейку, сидя на которой можно было любоваться второй половиной – проекцией какой-нибудь очаровательной тамарисковой рощицы или взгорка с накрененным могучим дубом. Бо́льшая часть деревьев, статуи с фонтанчиками, заросли цветущих многолетников и фигурно остриженные кусты относились все же к миру материального, и для ухода за ними был предусмотрен целый штат миниатюрных садовых ботов. Кто-то остроумно наделил их внешностью гномиков, и ладно бы только внешностью – он, этот кто-то, привил им также гномьи повадки, и с тех пор увидеть садового бота стало большой редкостью и удачей.

Сад обогревался климатическими щитами: в нем всегда было лето, и даже в январе можно было поплавать в бассейне, который старательно притворялся уютным плюшевым озерцом, слезой во мху в обрамлении лютиков и калужниц.

За минувший год Альба успела исходить этот сад вдоль и поперек – только вот ничего не помнила о своих прогулках. Вернее, как сейчас выяснилось, – о прогулках в компании Глеба. Он был с ней рядом все эти месяцы, не считая последних трех. В начале марта ему пришлось покинуть проект. На этом настояла Натэлла Наильевна, когда узнала, чем они с Альбой занимаются «на досуге».

– А Натэллу лучше не злить, сама понимаешь. Она тут на особом положении.

– Но сейчас ты снова здесь, – сказала Альба. – Голев тебя вернул. Чтобы ты помог ему меня уговорить…

Они уже добрались до озера и теперь сидели у воды, на маленьком пляже с бархатисто-мягким, пружинистым покрытием, на ощупь напоминавшим нечто среднее между песком и мхом. Только этот мох не пах сыростью, а песок – не лип к рукам и не забивался в складки одежды. Если бы подул ветер, этот песок не поднялся бы в воздух и не попал бы никому в глаза. Правда, и ветра настоящего здесь не было – так, легкие дуновения, зефирные сквознячки.

– Дело не том, чтобы тебя уговорить, – возразил Глеб. – Дело в том, чтобы воссоздать все с максимальной точностью. Все обстоятельства, которые сопутствовали твоему рисованию. Я – часть этих обстоятельств. И это место тоже…

– Это место, озеро? Я здесь нарисовала все эти рисунки?

– Здесь ты начала рисовать. Мы сели передохнуть во время одной из прогулок, я ненадолго отвлекся, а когда посмотрел на тебя – ты водила рукой, словно что-то рисовала на мольберте. Я тогда просто обалдел. Испугался, что ты проснулась… или вот-вот проснешься. Но ты спала. Я отвел тебя домой, и потом весь день думал: что это было? В следующий раз, когда мы пошли гулять, я захватил с собой альбом и карандаш и уже намеренно подсунул их тебе в руки. Снова здесь, на этом же месте. И ты нарисовала человека в лесу.