– Человека в лесу, – завороженно повторила Альба. Тень припоминания, совершенно, впрочем, невозможного – скорее только его иллюзия,
– Да, человека. Охотника, – Глеб открыл на слимбуке файл с рисунками, уже виденными Альбой в беседке, и принялся их листать в поисках нужного. – Вот, взгляни.
В несколько линий обозначенное, предположительно мужское лицо смотрело на нее из-за тонких стеблей с сочленениями как у тростника или бамбука. Эти стебли, вертикально полосующие лист, не давали разглядеть лицо как следует, маскировали его подобно боевой раскраске индейца или, как сказал Глеб, охотника. Хорошо был виден только один глаз – выжидательно сощуренный, напряженный.
Рисунок был безусловно талантливым – лаконичным, как иероглиф, и со скрытой, но туго взведенной пружинкой эмоции, разгадать которую мешали тростниковые стебли. Взгляду хотелось двигаться вдоль них, искать зазор, чтобы вытащить эту эмоцию из картинки.
– И это нарисовала я? – недоверчиво спросила Альба. – Ты уверен?
– Ты сделала это на моих глазах, – подтвердил Глеб, развеяв ее сомнения.
– Ну… круто. Не думала, что я так умею!
– Значит, вы хотите, чтобы я снова погрузилась в гипнотонию и попыталась найти Одиссея, – не столько спросила, сколько подвела черту под их разговором Альба. – По-твоему, это нормально?
Они уже покинули пляж возле озера, добрели до Гномьего городка и теперь возвращались обратно.
– Это ненормально, – пожал плечами Глеб. – Ненормально в том смысле, что вряд ли осуществимо. Но, если верить Голеву, это абсолютно безопасно для тебя.
– А если нет?
– Чего ты боишься?
– Я боюсь, что застряну там, как Одиссей. Ты говоришь, что он заранее это спланировал. Сознательно захотел. И что Голев с доктором Ларри хотят узнать – как? Как ему это удалось. Но вдруг они ошибаются? Вдруг он ничего подобного не хотел, а просто по каким-то причинам не смог проснуться? А я – проснулась, смогла. У меня все получилось, все хорошо, теперь нужно двигаться дальше. А я вместо этого отправляюсь назад. И – скажи мне – где гарантия, что я благополучно проснусь после повторного погружения?
Глеб прицокнул языком, губы его тронула улыбка.
– Что смешного? – нахмурилась Альба.
– Вот ответь мне, Вторая, зачем вам с самого начала присвоили номера? Не знаешь? Значит, ты плохо слушала Голева на вводном тренинге. Он говорил, что гипнотония – состояние настолько же стабильное и контролируемое извне, насколько зыбкое и неустойчивое, пограничное. Да к тому же не до конца изученное, говоря откровенно. Никто не знает, что творится в голове у гипнотоника и на какой внешний раздражитель он может внезапно отреагировать. Поэтому на всякий случай было решено не называть ваших имен в вашем присутствии. Чтобы ненароком не разбудить. Так что, Альба, твои опасения совершенно напрасны, бояться нужно скорее обратного – что на этот раз ничего не произойдет. В смысле, что ты никуда не попадешь, или попадешь, но не туда, куда хочет Голев. Или попадешь куда надо, но рисовать не будешь.
– А если я попаду туда, где мне совсем не понравится? – тихо спросила Альба. – Ты сам только что сказал: никто не знает, что творится в голове у гипнотоника… Сам сказал: состояние – пограничное… С чем – пограничное? С сумасшествием? А если вдруг окажется, что на этот раз – именно с ним? И где тогда гарантия, что я…
– Ты хочешь гарантий, – перебил ее Глеб. – Хочешь, чтобы я тебе их предоставил. Но, Альба, суть в том, что нет никаких гарантий. Никто ни в чем и никогда не может тебе их дать. Поэтому тебе придется принять решение без оглядки на всякие там гарантии. Понимаешь?
– Нет. Я не понимаю главного: зачем
– Ну, риск – это громко сказано. Чем ты рискуешь, сама подумай?
Грузное слоноподобное существо в заляпанном красками халате сделало такое движение, словно сейчас обернется, и Альба поневоле зажмурилась. «Я не хочу», – прошептала одними губами.
Она не хотела, чтобы оно оборачивалось, разбухало, всплывало в памяти… или где там оно всплывет, когда доктор Голев с его гипнотическими пассами даст ему такую возможность… Псевдохудожница. Самозванка. Жирная лгунья. Убийца своих родителей… Молодая русская девушка из Австралии.
Никто в целом мире не знал, как на самом деле выглядит Альба Малюр, автор полотен в стиле «наляпай и размажь». Никто – кроме этого нелепого существа, воплощения ужаса и печали.
– Не хочу, – вслух повторила Альба. – Мне и вправду обязательно это делать, Глеб?
Кажется, он только сейчас понял, что не все так просто и безобидно, по крайней мере для Альбы, и что повторное погружение – это не только вопрос «потраченного дня» ее новой жизни.