Группа

«Клубянка» представляла собой огромное, как ангар, затемненное помещение, стены которого по всему периметру были обнесены решеткой, разделенной на камеры-сектора. За решеткой шла своя жизнь: танцевали полуголые и совсем голые девушки; кого-то очень натурально пытали, били и расстреливали в затылок; в одной из камер стоял стол, за которым сидел человек в чем-то допотопно-военном («Френч», – почему-то подумалось Хамусу при взгляде на этого человека, хотя ничего французского в его облике не было), при усиках и бородке на аскетичном, с впалыми щеками лице.

Где-то когда-то он уже видел этого человека. Или что-то о нем слышал. Может, искал?..

«Железный Феликс», – задумчиво повторил Хамус, прочтя имя на всплывшем ярлычке над головой персонажа.

Железный Феликс. Хм… Это что-то типа из сказки? Волшебник Изумрудного города или вроде того? Но тогда при чем здесь вся эта садо-мазо тематика с тюремным уклоном, все эти фуражки с пистолетами?.. Ответ был где-то рядом, но ускользал. Хамус страдальчески замычал и сдался, чтобы прекратить мучение, – кликнул по ярлычку, все еще парящему над головой Френч-мена.

– Гос-споди! Ну конечно! – воскликнул Хамус через двенадцать секунд. Именно столько ему потребовалось, чтобы освежить в мозгу запылившиеся школьные знания. Теперь все встало на свои места. Человека звали Феликс Эдмундович Дзержинский, и был он известным политическим деятелем начала позапрошлого века, рыцарем революции и главой чекистов. Тех самых чекистов, которым когда-то принадлежало это здание. Здесь чекисты – они же «органы» – пытали и расстреливали людей.

Хамус, прикрыв глаза, откинулся на спинку кресла. Определенно, с этим нужно было что-то делать! С его памятью. С его хронической усталостью. С синдромом ментального перегруза. В общем, со всем тем, что считается у айхантеров профессиональным заболеванием. Вокруг слишком много «реальностей», и они то и дело наслаиваются друг на друга, поглощаются друг другом, отпочковываются одна от другой. Первичная перетекает в дополненную-гибридную, гибридная – в кибер-виртуальную, виртуальная – в полумифический Поток, который вряд ли и существует как место, где кто-то кого-то может найти, но тем не менее постоянно возникают заказчики, требующие именно этого!.. Бесконечные, бесчисленные миры, скопление радужных пузырей, все плотнее и настойчивее прижимаемых друг к другу человеческой настырной волей, угрожающе-тесно трущихся друг о друга… И вот – в один прекрасный момент человек просыпается в своем кресле – одинокий, небритый, в заношенной старой пижаме, которую нет смысла менять, раз все равно не выходишь из дома, и обнаруживает, что в голове у него – пена. Только пена. Шум. Множество прижатых друг к другу микроскопических пузырьков, издающих бессмысленное потрескивание.

«Надо что-то менять!» – подумал Хамус. Сказав себе эту фразу, тоже давно привычную и знакомую, Хамус погасил голограмму клуба, извлек завалявшийся в складке кресла второй птифон и сделал звонок заказчику.

В начале пятого Митя, пошатываясь и дважды стукнувшись плечом о дверной косяк, выбрел из ванной и увидел, что за окном уже рассвело. Комнату заливали лучи солнца. Голова раскалывалась. Глаза взрывались. Пространство перед ним пульсировало и вальсировало, стремительно заполняясь ярко-алыми ван-гоговскими макаками. Вернее, маками. Смотреть на это было очень больно, и все же Митя сделал над собой усилие – нашарил среди маков главные составляющие случившегося: бутылку из-под виски на столе, растянувшегося поперек кровати Арсения…

Значит, все это было правдой. Ночью Арсений пробрался в продуктовую кладовую, взломал какого-то бота, и тот выдал ему бутылку «Джека Дэниэлса» и кучу всяких вкусняшек. Рассовав все это по карманам, Арсений явился к Мите; они сидели в темноте, щурились на огни Манхеттэна и пили виски до тех пор, пока не выпили до конца. Они говорили о чем-то важном. Они говорили о…

– О-о, – издал Митя страдальческий стон и, зажав себе рот ладонью, кинулся назад в ванную. Его скрутило над унитазом, и последняя порция краденых вкусняшек отправилась туда же, куда незадолго до этого были спущены еще две.

Утерев губы дрожащей рукой, Митя сполз на пол и щекой прижался к унитазу. Унитаз был прохладным. Внутри него журчала вода, и от этого почему-то становилось немного легче. Унитаз был рядом последние пару часов – сторожил его сон между приступами выворачивающей рвоты. Митя испытывал благодарность к унитазу, но сейчас ему не стоило засыпать здесь снова. Нужно было вернуться в комнату. Там, помимо кровати, имелся еще диванчик, совсем небольшой, но одному недлинному худощавому молодому человеку места вполне хватило бы.

А ведь как весело все начиналось! Митя лежал в своей постели и думал, что вряд ли уснет в эту ночь, как вдруг в дверь постучали, и просочившийся в комнату Арсений был словно ответ на его молитву (правда, не вознесенную, но лишь потому, что Митя не догадался ее вознести).

– Не спишь, чувак? – спросил Арсений.

– Не, – приподнявшись на локте, ответил Митя. – Не сплю.