Группа

– И я тоже очень тебя люблю, – сказала Лисса, прижимаясь щекой к его груди. Казалось, из всего им произнесенного она услышала только первую фразу.

– Что мы будем делать, любимая? Мне… очень трудно отказаться от того, что ты мне даешь. Не просто трудно, а невозможно. Ты сама это знаешь.

Лисса вздохнула, как бы разделяя его мучения.

– Тебе вовсе не обязательно от чего-то отказываться. Поверь. Не происходит ничего такого, что могло бы представлять для нас угрозу.

– Когда произойдет – будет поздно, – сказал Фадей.

И, помедлив, решился все-таки идти до конца.

– Ты что-нибудь помнишь о своей жизни до приезда сюда? Помнишь, как ты вообще попала на проект? – Лисса неопределенно пожала плечами, и он продолжил: – Тебя выбрали. Доктор Голев и я. Точнее, Голев предоставил мне возможность выбора – и обширную базу данных всех зарегистрированных на тот момент живых аутоморфов. Когда я увидел твое изображение… увидел ту тебя, которой ты была до Потока… как только я тебя увидел, мой поиск был завершен. После этого Голев провел несколько необходимых тестов и утвердил твою кандидатуру. Ты подходила по каким-то его критериям… Но главное, что ты подходила по моим. Темные волосы, синие глаза, телосложение, черты лица – все, все совпало!.. Ты была очень похожа на одну девушку, Лисенок. На девушку, которую я когда-то любил. Она ушла в Поток. Ее звали Таис Индиго.

Пока Фадей произносил эту речь, Лисса чуть отодвинулась от него и полулегла так, чтобы видеть его лицо. Если при упоминании «одной девушки» в ее глазах что-то и промелькнуло, то это явно была не ревность. И уж точно не обида, не гнев. И даже не удивление.

«Она знала, – в смятении подумал Фадей. – Она и так все знала!»

– Прости меня, – сказал он.

Он выбрал ее за сходство с Таис Индиго. Если бы не это, Лисса, возможно, не попала бы на проект. Не стала бы снова юной прекрасной женщиной. Не встретила бы Фадея. Да и вряд ли вообще была бы жива к этому времени.

Всем, что у нее есть, Лисса была обязана Таис. Какой-то неведомой для нее Индиго. Фадей был уверен, чтотакое женщины не прощают. Поэтому снова выдавил из себя:

– Прости.

Лисса опустила свои пушистые ресницы, и Фадею тут же сделалось непонятно, на чем сосредоточен ее взгляд и что он выражает. Непонятно – и от этого тревожно, не по себе. Не видеть сейчас ее глаз оказалось настоящей пыткой. Наконец Лисса произнесла:

– И ты меня прости. За то, что я сейчас скажу. Ты можешь подумать, что я говорю это из желания как-то уязвить тебя в ответ, обесценить твое признание… Но я скажу это только потому, что так будет честно. Ты был искренен со мной, и я не могу в ответ притворяться, изображая чувства, которых не испытываю… В общем, Фадей… Дело в том, что все это не имеет никакого значения. Ты даже не представляешь, насколько мало все это значит.

– С точки зрения вечности? – усмехнулся Фадей. С одной стороны он испытывал облегчение из-за такой реакции Лиссы, с другой – был действительно уязвлен. Его тайная боль, его рана, взлелеянное им за годы терпкое чувство вины, искупление которой он считал немыслимым, невозможным – пока не увидел Лиссу, – все это, как выяснилось, не имело никакого значения.

Лисса, глядя на него все тем же спокойно-ласковым, мудрым взглядом, пожала плечом:

– С точки зрения человека, побывавшего в Потоке. В Потоке все меняется. Я не стану тебе объяснять – что именно и как. Этого нельзя передать словами.

– Я и сам знаю, – сказал Фадей. – Я ведь тоже теперь могу выходить в Поток. Через тебя. Забыла?

Лисса глянула на него исподлобья с быстрым умиленным недоумением и коротко рассмеялась.

– Не могу? – нахмурился Фадей.

– Не можешь, – покачала она головой; ее синие глаза вновь искрились озорством, дразнили его и заманивали все дальше.

– Почему ты так думаешь?

– Я бы почувствовала, если бы это произошло. Я ведь твой проводник, все происходит через меня, как ты верно заметил. Я чувствую, как ты стремишься, как ты изо всех сил в меня вжимаешься, пытаешься прорваться, протиснуться в него сквозь меня… Но, любимый… Ты слишком увлекся осязательным, тактильным путем проникновения в Поток и совершенно забыл про главное.

– Про главное?

– Ну да.

Смеющиеся глаза Лиссы безотрывно смотрели в его глаза, с веселым и нежным вызовом. Вдруг что-то неуловимо изменилось. Глаза продолжали смотреть на него и оставались такими же сияюще-синими и веселыми, но теперь это были глаза Таис. Еще секунда-другая – и это снова была Лисса. У Фадея возникло ощущение, что пространство вокруг него плывет, пульсирует, как медуза, толкая себя вперед и покачивая длинными бахромчато-лиственными стрекалами.

«Ну конечно, – подумал он заторможенно, как во сне. – Как я мог забыть. Про самое главное. Вот же оно. Отражающие поверхности. Две».

Доктор Ларри открыл слимбук и вывел на монитор проекционную сетку изображений, получаемых с разных камер. Сотни крошечных разноцветных кубиков, на которых ничего нельзя было разглядеть.