Группа

– Но я попросил ее этого не делать, – сказал доктор Голев. Натэлла метнула в него уничижительный взгляд, а доктор Ларри продолжил:

– Пусть отсыпаются. Нам не следует их будить. Есть у меня такое… ощущение.

Вид у Глеба стал еще более озадаченным, и доктор Ларри поспешно замахал рукой:

– Ладно-ладно, ты пока делай свое дело. Не вникай. Давай уже рисовать.

Откатив в сторону столик, Глеб придвинул к Альбе мольберт с закрепленным на нем листом. Вложил карандаш (свой личный карандаш, заранее приготовленный) в ее расслабленную вялую руку. Коротко улыбнулся Натэлле: спасибо, мол, не стоило беспокоиться. Встал у Альбы за спиной, коснулся ее плеча и сказал, наклонившись к самому уху:

– Ты сейчас где-то есть.

Они нашли себе место на задворках Гномьего городка, расстелили плед под деревом и тут же на него легли, нетерпеливо раздеваясь, помогая и мешая друг другу поцелуями. Наконец рубашка, джинсы и платье полетели в стороны. Лисса запустила пальцы в рыжую шевелюру Фадея, податливо изогнулась, давая ему возможность обнять ее всю, приникнуть каждой клеточкой кожи к ее телу. Обхватила ногами его бедра, вобрала, втянула его в себя. У Фадея закружилась голова. На секунду ему показалось, что он сейчас разрыдается, и даже хотелось этого – разрыдаться. От полноты этой близости, от чувства острого, граничащего с пыткой удовольствия: быть с другим, физически устремляться в другого, позабыв о законах физики же, и ощущать ответное, встречное стремление как наивысшее благо, дарованное человеку.

– Люблю тебя, – шепнула Лисса, когда они, ненадолго отпав друг от друга в сладком изнеможении, снова соединились, переплелись, и голова Лиссы уютно и как-то по-детски основательно устроилась на его груди. – Помнишь, ты говорил, что это две разные вещи – влечение к Потоку и любовь ко мне? Глупый. Я и есть твой Поток.

– Именно это меня в тебе и…

Он запнулся на ровном месте. И – что? И – пугает? И – заводит? И – отталкивает?

– …и восхищает, – закончил фразу Фадей.

Последние двое суток полностью изменили его жизнь. Перемены, произошедшие в нем, были сопоставимы разве что с теми невероятными метаморфозами, которые претерпело тело Лиссы за минувший год.

Истощенный умирающий аутоморф Лисса преобразилась в здоровую молодую девушку.

А Фадей получил Поток.

Да, конечно, разумеется – прежде всего он обрел любовь, они оба обрели любовь, и уже только этого было достаточно, чтобы считать эксперимент удавшимся. Или, например, чтобы вообще про него забыть. Покинуть этот дом счастливыми – вместе и навсегда; тем более что и сам проект подошел к своему логическому концу.

Да, конечно: именно любовь была главным призом. Подарком судьбы. И теперь самым естественным, что можно было сделать, так это забрать свой подарок. Насладиться им в полной мере вдали от посторонних глаз. И Фадей – да, Фадей наслаждался Лиссой. Растворялся в ней целиком и полностью. После долгих лет унылого топтания на берегу, безнадежных вглядываний в теорию, набивших оскомину гипотез и околонаучных грез, – после всех этих лет он разбежался и нырнул в него с головой. В Поток.

Потому что теперь у него была такая возможность.

Это открытие Фадей сделал сегодня ночью. Он лежал рядом со спящей Лиссой, изнывая от бессонницы и стараясь как можно реже ворочаться (отчего желание сменить позу возникало все чаще и становилось все более навязчивым), и в голове его роилось так много мыслей, что в какой-то момент это стало невыносимо. Он вылез из-под одеяла, взял слимбук и принялся диктовать в программе i-mental, расхаживая взад-вперед по комнате.

«Поток убивает. Когда мы это поняли, когда поняли, что у этого входа нет выхода, то просто закрыли дверь. Попытались закрыть… не важно… Всегда оставалась щель, и всегда находились те, кто в нее просачивался. Безумцы, самоубийцы – вот кем были для нас эти люди. Но что мы скажем теперь? Что мы скажем теперь?! Теперь, когда стало ясно, что в Поток можно не только уйти – из Потока можно вернуться! Теперь, когда возник прецедент… И, говоря о прецеденте, я имею в виду не только Лиссу! Не только и не столько Лиссу, да-да! Вот что самое поразительное! Я, кажется, говорю о себе… Кажется, я нашел способ…»

«Аутоморф, – выпив стакан воды, продолжил он чуть спокойнее. – Возвращенный аутоморф. Что он такое? Прежде всего, тот ли самый это человек, который когда-то ушел в Поток, или это нечто совсем другое? С точки зрения «я», с точки зрения личности… У меня было два предположения на этот счет. Первое: это не то же самое «я», а регенерированное, отросшее, как хвост у ящерицы, в процессе восстановления тела. А природное, изначальное «я» отвалилось и осталось в Потоке. Новое «я» похоже на свой прототип, на «я»-исходник, но не равно ему; это кто-то совсем другой. Второе предположение: «я» аутоморфа можно извлечь из Потока, вытянуть всю «ящерицу» за хвост. Сейчас я склоняюсь к тому, что из двух вариантов верен именно этот. Личность аутоморфа возвратна; душа, уже покинувшая тело, разворачивается и летит назад!»