Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь

Группу также повеселит катастрофа, разразившаяся в доме на выходных. У моих детей была репетиция к концерту (оба играют на фортепиано) – занятие, которое они ставили по степени приятности ниже чистки зубов и прививки от гриппа. Когда пришло время ехать в зал, дети заявили протест, напялив заношенные шорты и верхние части от пижам. Мы с Джоном объяснили, что данное событие требует несколько более официальных нарядов, упирая на то, что нужно уважать других учеников, учителя и ту работу, которую они вложили в подготовку. «Подумайте о том, сколько десятков раз вы повторяли “Когда святые маршируют”». На это они отреагировали топаньем ногами и хлопаньем дверями. Отказывались идти по улице рядом с нами. Я была уверена, что получу написанную от руки ноту вроде той, которую они подали, когда я не позволила им накупить шоколадок в оптовых количествах: «Дорогая мама, спасибо тебе за то, что разрушила нашу жизнь». Но времени браться за бумагу и ручку уже не было. Я сообщу группе, что сумела порадоваться сильным эмоциям детей и не стала настаивать, чтобы они запихали их обратно в свои маленькие тела. Я на самом деле «давала доктора Розена» добрых двадцать минут, прежде чем потеряла терпение и зашипела на них сквозь стиснутые зубы, чтобы они взяли себя в руки. На репетицию мы опоздали, и каждый из нас пыхал негодованием.

Он все еще пугает меня, чужой гнев, но я знаю, что это часть близости. Я знаю, что это нормально – позволять ему быть. Я стараюсь дышать и терпеть его, сколько хватает сил.

Все мои самые низменные импульсы по-прежнему живут во мне. Импульс держать в тайне свои вечно неустойчивые отношения с едой. Импульс демонизировать Джона за его разумное решение вкладывать энергию в общение с детьми после нескольких дней отсутствия. Импульс нырять в беспросветное отчаяние, вместо того чтобы сделать вдох и прочувствовать эмоцию, пытающуюся всплыть на поверхность. Импульс молча проглатывать фрустрацию и невидимость на работе, вместо того чтобы взвешенно поговорить о том, что я думаю и чувствую, чего хочу и что мне нужно. Импульс делать что угодно, только бы другие на меня не гневались. Мне по-прежнему нужна помощь в их преодолении. Мне нужна помощь, когда я пытаюсь разобраться, какое двухсложное слово лучше описывает мои чувства. И говорить правду о своем желании, даже когда я его стыжусь. И мириться с сильными чувствами других людей. Мириться с собственными.

Иногда я сталкиваюсь с бывшими розеновскими пациентами. «Ты до сих пор с доктором Р.?» – удивляются они. «Ага, я из тех, у кого пожизненное», – говорю я, и меня так и подмывает объяснить, что дело не в том, что я безнадежно долбанутая или не способна выйти из кризисного режима. У меня есть привязанности, которых я жаждала, когда впервые приползла в кабинет; теперь мне нужна помощь в их углублении. И я лелею новые мечты. О более творческой жизни. О близких отношениях с двумя детьми, когда они будут проходить через средние классы, старшие классы и так далее. О том, чтобы достойно встретить немаленький такой хаос надвигающейся менопаузы и стресс заботы о стареющих родителях, которые живут в трех штатах от меня. Доктор Р. и группа провели меня через проблемы начала взрослой жизни. Почему бы не сделать то же самое со средним возрастом? Неужели я не заслуживаю поддержки, свидетельства и места, куда можно принести растерянность и внутренний раздрай, даже если больше не выдираю собственные волосы и не езжу по улицам, надеясь получить пулю в голову? А как же моя привязанность и любовь к доктору Р. и моим товарищам по группам? Почему я должна лишаться их просто потому, что в нашей культуре принято считать, что психотерапия должна вытянуть пациента за тридцать сеансов или меньше? Доктор Р. предлагает пожизненное членство, если мы того хотим. Я – хочу.