Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь

Прежде чем тихонько спуститься по лестнице, я целую головку дочери. Она шевелится и шепчет, не открывая глаз:

– Пока, мама. Увидимся завтра.

Ее младший брат в соседней комнате продолжает спать крепким сном, несмотря на то что я ерошу его волосы и целую в щечку. Дети не рассчитывают на встречу со мной по утрам в понедельник. Они знают: у меня ранний сеанс с доктором Розеном. И уже достаточно подросли, чтобы проявлять любопытство. «А зачем ты туда ходишь? А что ты там делаешь? А тебе когда-нибудь хотелось, чтобы доктор Розен был только твой доктор?» Не знаю, что они воображают себе, когда я рассказываю им, что сижу в кругу с доктором Розеном и моими одногруппниками – людьми, которых мои дети знают всю жизнь, – и мы разговариваем и слушаем, а иногда плачем и кричим. И нет, я не променяла бы свою группу на индивидуальные сеансы. Иногда в понедельник за ужином дети спрашивают о Патрис или Максе. Я смеюсь, когда думаю о том, что мои дети держат в голове образы моих товарищей по группе так же, как это делаю я.

В кухне я закидываю в сумку обед и поспешно выхожу из дома, чтобы успеть в метро на поезд в 06:55. Пока он тащится по деловому району, я прикидываю, какие вопросы буду поднимать в группе. Наверное, следовало бы рассказать о том, как мы с Джоном за последнее время дважды поцапались, когда он возвращался домой из деловой поездки. Он закатывает в прихожую чемодан, и дети тут же осаждают его объятиями и предложениями показать свои арт-проекты, тесты по правописанию, только что разученные танцевальные движения. Он сбрасывает куртку и уделяет им полное внимание. Охает и ахает. Сияет им всем светом своей любви. Мо́я в кухне посуду после ужина или собирая всем обеды на завтра, я обожаю слушать звуковой фон их встречи. Я знаю эти сердца́; они принадлежат мне и друг другу. Ссора начинается позже, после того как Джон уже почитал им и проверил задания по математике, а дети крепко спят в своих кроватях. Она происходит, когда мы падаем в постель, и я пускаюсь в рассказ о своих проблемах на работе или о том, какую пакость устроила одна знакомая. Джон силится держать глаза открытыми, но он с пяти утра на ногах, провел несколько встреч, пролетел через полстраны, а потом занимался воспитанием отпрысков вплоть до отбоя. На его усталом лице явственно отпечатались километры, которые он преодолел. Мозгами я понимаю, что он устал до ломоты в костях, что сон тащит его за ноги в сладкое забытье. Но мне тоже хочется, чтобы он меня выслушал. Хочется, чтобы он приберегал часть яркой светлой энергии для меня. Доктор Розен спросит меня, что я в связи с этим чувствую, и я скажу: «Тоскую по Джону и стыжусь, что ревную его к своим детям». Макс ухмыльнется и скажет: «Ну, ты ж сама такой жизни хотела, помнишь?»

Потом группа будет выдвигать гипотезы, как нам восстанавливать контакт по его возвращении домой, не игнорируя при этом ни его физические ограничения, ни потребности детей.

Кто-то, наверное, посоветует планировать дату для секса на следующий день после возвращения.

Я также могу сообщить группе о разговоре, который состоялся у меня в пятницу с начальником. Я сама себя удивила, произнеся слова: «Я очень много работаю и хорошо делаю свою работу. Мне не нужно повышение зарплаты или угловой кабинет, но «спасибо» услышать хотелось бы». Я подала рекордное число записок по делам за последние тридцать дней и хотела признания своих заслуг. Брэд в ответ покажет большие пальцы, а потом станет уговаривать потребовать-таки угловой кабинет. И повышение заодно. Патрис похвалит за то, что я попросила о желаемом. На работе мне все еще трудно устанавливать границы и отвечать отказом, когда просят браться за неблагодарные задачи без какого-либо внятного возмещения. Но, по крайней мере, я сумела подать голос и попросить о признании моих заслуг.