Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь

Я позвонила Большому Эрни после второго сеанса в тот день, когда совершила ошибку, придя в группу в трех лифчиках. Я рассказала женщинам о своем предписании. Все они кивали, пока я признавалась в пожизненной ненависти к собственным грудям, и делились своими историями. Недавно какой-то мужчина схватил Нэн за грудь, когда она выбирала себе губную помаду в Marshall Field. Отец Зеньи всю жизнь отпускал замечания по поводу ее груди. Мэри стыдилась, что ее груди слишком маленькие. Эмили рассказала, как поссорилась с мужем, когда он игриво ущипнул ее за грудь во время просмотра новостей. Вот после этого я прижала руки ко рту и начала плакать.

* * *

Мои 16 лет. Школьный бал. На мне черное платье от Лоры Эшли 48-го размера с вырезом сердечком и полосой гигантских розовых гардений по всему переду. Я четыре недели ходила через день в солярий, отчего кожа приобрела неестественный коричнево-оранжевый оттенок, ее почти болезненно покалывало от слишком долгого пребывания в похожей на гробик кабинке. Со своим кавалером Мэттом я была едва знакома: просто после того как остальные разобрались по парам, свободными остались только мы. Через пару лет он объявил себя геем. После обмена букетиками на корсаж и бутоньерками и ужина наш караван остановился в парке, чтобы накачаться пивом и вином, умыкнутыми из родительских домашних баров. Сладкая шипучесть ягодного вина булькала в желудке, голова слегка поплыла. Земля под ногами ощущалась приятно нестабильной, словно я пыталась идти по водяному матрасу. Помню, как стояла рядом с черным «чероки» Джареда Микума в окружении десяти парней.

Мы все смеялись. По небу проплывали жиденькие облака, то и дело скрывая луну.

Джаред подошел ко мне. Взгляд у него был вызывающий. Мои руки были опущены – в одной я держала пустую винную бутылку, а другой скомкала в кулаке подол платья, пытаясь таким странным способом удержать равновесие. Я чувствовала запах пива из его рта и видела бугорок соуса на нижней губе. Я как раз расхохоталась, когда он вдруг сунул два пальца в лиф моего платья между грудями. Я досмеялась, словно ничего не было, потому что не была уверена, что что-то действительно случилось.

Может, мне почудилось? Он тут же отступил, так что легко было свалить все на мой булькавший желудок, кружившуюся голову. Мои груди под платьем так смялись, что ощущение прикосновения было приглушенным, а память о нем тут же исчезла.

Я перевернула бутылку в руке вверх дном и слизнула с ободка горлышка последнюю каплю.

Спенсер был следующим. Он сделал это торопливо и отводя глаза. У него хватило совести при этом покраснеть. Но стыд не помешал ему шептаться с Пи-Джеем и Тэдом – оба возвышались надо мной, как башни, суя пальцы между моих грудей. Я смотрела на верхушки деревьев, слегка покачивавшихся на ветерке, несмотря на то что вечер был совсем тихий и напоенный влажной духотой поздней весны. Пальцы крепче сжали платье и бутылку. Больше хвататься было не за что.

Облака продолжали прокатываться мимо луны.

Где остальные девчонки? Где мой кавалер? Почему я до сих пор смеюсь, делая вид, что мне ах как весело с этими хорошими мальчиками-католиками, которых я знаю всю жизнь? Я мечтала, чтобы кто-то из них пригласил меня на свидание, позвал на танцы, позвонил, поцеловал, захотел меня. Каждый из них встречался с кем-то из моих подруг. И это был первый раз, когда меня коснулся любой из них.

Джаред зашел на второй круг. В этот раз он всунул между моими грудями всю ладонь. Только тогда я сделала шаг назад. Только тогда я ощутила сокрушительный удар стыда, проломившийся сквозь головокружение, платье, смех. Только тогда я позволила себе понять, что они надо мной смеялись.

И я продолжала смеяться.

Смеяться, смеяться, смеяться.

Звук этого смеха прятал столь многое – он затянул все техасское небо своими фальшивыми нотами, скрывавшими ужас.

Моя группа сидела молча, пока я называла имена этих рослых мальчиков-католиков и рассказывала, как ощущались под платьем их потные ладони.

* * *

Теперь мягкая влажная кисточка Большого Эрни щекотала мой обнаженный живот, но я не смеялась. Я смотрела в потолок и сжимала руку Джереми. Гортань щекотало непонятное ощущение. То ли плач, то ли вопль – бог весть, что именно, – но я не позволяла ему, чем бы оно ни было, вырваться наружу на виду у всех этих Мишек Йоги и Флинтстоунов, в форме которых были сделаны конфетные диспенсеры. Я не сводила взгляда с потолка, ни разу не взглянув вниз.

Дома у Джереми я встала перед зеркалом в ванной и стала рассматривать свою татуировку. Верхний слой превратился в корку, которую я отколупала. Гладкие завитки и росчерки огненно-оранжевого цвета плясали над моим пупком и украшали надпись: я ненавижу свои груди. Честно говоря, выглядело и ощущалось это все чертовски фальшиво. И все же я держала на этой надписи руку, когда звонила Рори, чтобы доложить о своем питании, и Марти – чтобы получить аффирмацию.