Грушевая поляна

– Надо же, Ираклий, – наконец отвечает женский голос, удивленный и как будто обрадованный. – Как ты? Не приехала к тебе, столько дел… Так была занята… И денег не было. Вот буду здесь работать, тогда и деньги появятся на все: и на приезд, и на остальное. Подарки тебе хочу прислать…

– Когда ты приедешь? – спрашивает Ираклий.

– Вот начну работать и, как только соберу деньги, сразу же приеду.

Снова молчание.

– Ираклий, ты же знаешь, как мама тебя любит. Не сердись. Сынок, так будет лучше для всех.

От звука ласкового маминого голоса у Ираклия наворачиваются слезы – неожиданно для него самого. Мальчик принимается усердно тереть пальцами глаза, словно пытается одновременно осушить и вытереть слезы. Лицо у него краснеет, кривится, хотя он не издает ни звука. Лела вырывает из рук Ираклия трубку и кричит во все горло:

– Значит, так будет лучше для всех? – Вопит Лела. – Ашарашка[10] ты этакая, бросила ребенка тут, а сама шляешься туда-сюда, кто ты после этого? Ах ты, дрянь такая. Зачем ты обещаешь ребенку приехать, а?! Хотя бы не обещай, чтоб тебе, ашарашке, пусто было!

Ираклий прекращает вытирать слезы и в изумлении смотрит на Лелу, которая с трубкой в руке сидит точь-в-точь как Ираклий, подавшись грудью вперед и облокотившись о колени.

– Алло, алло, – слышен женский голос, – алло, кто это говорит?

– Не твоего ума дело кто! Слушай, что тебе говорят! Не смей обманывать ребенка, а то приеду в твою Грецию и надеру тебе задницу!

Лела с грохотом швыряет трубку.

– Поднимайся, шевели ногами! – произносит Лела так, будто опасается, что женщина, которую она только что обругала, погонится за ними.

Они направляются к выходу.

– Спасибо! – кричит взвинченная Лела и юркает за дверь.

Они молча идут по дороге. Ираклий плачет.

– Что ты плачешь, мужчина ты или нет? – Лела ускоряет шаг. – Неужто не понимаешь, что она просто боится тебе сказать? Не вернется она сюда! Она же тебя вырастила? Ходить, есть и говорить умеешь, зачем тебе мама? Тоже мне, маму ему подавай!

Ираклий не отвечает. Понурив плечи, шагает рядом с Лелой и время от времени вытирает глаза и нос рукавом футболки.

Очутившись во дворе интерната, оба мигом забывают про Грецию: во дворе какая-то незнакомка снимает детей маленьким серебристым фотоаппаратом. Дали и Цицо тоже здесь. Дали делает детям замечания: «выпрямись», «встань как следует», «улыбайся». Лела обращает внимание, что гостья, которую зовут Мадонна, снимает не всех детей, а только тех, кого Дали вымыла и нарядила в чистенькое. Это Пако и двое его ровесников: девочка Джильда и мальчик Лаша. На Пако синяя рубашка, которую Дали застегнула ему до горла. Для фотосессии Мадонна выбрала стену, у которой дети позируют по очереди.

Мадонне под пятьдесят, у нее крашеные светлые волосы и необычайно большая, словно искусственная, задница. Сейчас у стенки стоит Пако с зачесанными набок влажными волосами. На приказ Дали «Выпрямись!» он так старательно вытягивается, что, того и гляди, порвется пополам. После него к стене встает лопоухий Лаша с унылым взглядом. Дали что-то не нравится, она подходит к Лаше, поправляет ему рубашку и прическу.

– Улыбнись, не стой как горшок! – говорит ему Дали.

Мадонна старается привлечь внимание мальчика, тянет вверх руку, щелкает пальцами. Лаша растерянно смотрит на нее.

– Улыбнись, говорю, – сердится Дали. – Не хмурь лоб!

Лаша пытается улыбнуться, скалит зубы, брови поднимаются домиком, и вид у мальчика становится совсем несчастный. Глядя на Лашу, дети покатываются со смеху.

– Братцы, кто ж его возьмет, гляньте, на кого он похож… – острит неунывающий Леван, чуть не лопаясь от хохота.

– Уф, была у нас такая хорошая девочка, – произносит вдруг Цицо, – ее звали Нонна. Родственница забрала ее, а так она была лучше всех них вместе взятых. Вот если бы увидели ее фотографию, тут же забрали бы, я вам клянусь, такая была красивая и умная девочка.

– Да, Нонна, еще бы! – с сожалением произносит Дали и облокачивается о перила лестницы. – Как же! Лучшего ребенка у нас не было.

Подходит очередь Джильды, что явно не очень-то нравится Цицо. Джильде семь, она косая на один глаз, вдобавок езидка, а значит, по мнению Цицо, не подходит как грузинский кандидат для приемных родителей из-за границы. У Джильды прямые блестящие черные волосы и землянично-красные губы. Дали надела на нее какой-то узкий пестрый сарафан, отчего девочка, и так худая, выглядит совсем истощенной.

Мадонна садится на садовую скамейку, закуривает и что-то разглядывает в фотоаппарате. Все без исключения воспитанники интерната здесь и не сводят глаз с трех избранных. Стелла грустно смотрит на сарафан Джильды.