Грустное лицо комедии, или Наконец подведенные итоги

А какие туалеты, шляпки, купальные костюмы носила буржуазия! Какие были тогда граммофоны, автомобили! Все это выглядело вкусно, аппетитно, кинематографично. Поэтические кабачки с песнями, стихами и танцами, наркоманы, кутилы, предвоенная истерия, любовные измены, даже дуэли, которые возродились в эти зыбкие, бурные годы. Можно сделать очень «стильное» кино, окунув в эту стихию адюльтерный иронический водевиль Жоржа Фейдо. А что, если слегка «пограбить» «сатириконовцев» — Аверченко, Тэффи, Сашу Черного, Осипа Дымова — и вставить кое-какие сюжетные эпизоды из русских писателей? И тут я натыкаюсь на рассказ Аркадия Аверченко, который с удовольствием, без зазрения совести позаимствовал. Перерабатывая ситуации Фейдо, перенося их на русскую почву, я сочинил финал истории, который должен был заканчиваться дуэлью. Но мне потребовалась смешная дуэль. У Аверченко, очень кстати, как раз такая нашлась. В этом рассказе о дуэли у противников имелся только один пистолет. Поэтому они стрелялись по очереди. А кому стрелять первым, должен был решить жребий. Чем не идиотизм? В результате всех моих усилий, мыслей, поисков выработался своеобразный жанр будущего фильма. Может, эта формулировка не отличается научностью, но мне кажется, она точно определила жанровую особенность моей ленты — «дурошлепская комедия». Эта «фильма», как говорили тогда, обязана была быть смешной абракадаброй: развлекательной, насыщенной трюками, безыдейной. В ней должны были происходить наивные, трюковые погони и безобразия, которые должны были доставить людям радость и удовольствие, вызывать смех. Это очень трудный жанр. Здесь легко впасть в пошлость, безвкусицу, дешевку. Поэтому работать на этой ленте должны были профессионалы высочайшего класса: артисты, художники, оператор, композитор. И режиссер, который решился на такую отчаянную попытку, обязан был возглавить этих талантливых людей и быть при этом своеобразным камертоном. Я, со свойственной мне скромностью, взвалил на себя эту тяжелейшую ношу. Закончил сценарий, и, признаюсь, мне показалось, что я справился с труднейшей задачей. Это было иное произведение, нежели то, что написал Жорж Фейдо, хотя почти все, что было выдумано им, вошло в наше общее сочинение. Фейдо по причине смерти в начале двадцатых годов прошлого века не подозревал, что у него появится соавтор по фамилии Рязанов, но вынужден был примириться с этим фактом из-за безысходности ситуации.

Название вещи российский соавтор не стал менять, наверное, чтобы не очень огорчать давно умершего француза. Итак, сценарий был готов, и я созвал под свои знамена дивную съемочную группу. Если выражаться по-спортивному, я сумел собрать первую сборную страны, состоящую из суперпрофессионалов. Стали искать артистов. Исполнители нужны были не только комедийные; они обязаны были обладать еще и «донорскими» качествами. То есть уметь добавлять в свои роли личные душевные качества, чтобы сделать персонажей более выпуклыми, более колоритными, нежели в сценарии. Надо было, не стесняясь, улучшать писательский первоисточник…

Больше всего мне доставил хлопот персонаж по фамилии Марусин. Он в сценарии молодой, но уже очень известный ученый, занимается естественными науками — флорой и фауной, известен за рубежом и в русском обществе. Он по уши влюблен в Аглаю Чугуеву, жену его старинного, еще с детства, друга, в данный момент отставного артиллерийского офицера. Но в любви наш академик, который в науке царь и бог, — в любви он застенчив, нерешителен, беспомощен, растерян, неуклюж. Наступает, не замечая, на ноги любимой, неловко бьет посуду «в особо крупных размерах», он — бедствие для чугуевской прислуги, недотепа, рассеянное чудовище, но одновременно очаровательное солнышко с прелестной детской улыбкой, верный преданный друг. Сыграть подобный набор качеств, причуд, несообразностей, несочетаемых, казалось, черт и остаться при этом естественным, натуральным и обаятельным — невероятно сложная задача. С ней, по-моему, блистательно справился Сергей Безруков, без сомнения один из лучших актеров нового поколения. Я счастлив, что встретился в работе с этим замечательным исполнителем и благородным человеком. Считаю роль Марусина одной из лучших в его яркой и стремительной биографии. Ведь эта работа потребовала от него сложнейшего мастерства — искусства перевоплощения…