Губернатор. Повесть и рассказы

— Снимем. Студенту повесим. Они — народ таковский. Намедни, в субботу, говорю ему: «Ты бы ко всенощной сходил, лоб перекрестил бы…» А он мне такую пулю отлил, что на том свете обязательно его, дурака, за язык повесят…

— А вдруг он слышит? — тревожным шепотом, — вероятно улыбаясь и кивая в мою сторону головой, — спрашивает соседка.

Мне очень понравился этот детски лукавый, наивный тон вопроса, который, не зная акустики стены, хотели скрыть, — и я затаил дыхание, чтобы не упустить разговора о себе.

— Фу-у! Делов куча! — пренебрежительно отозвалась Дарьюшка. — И пусть слушает. Я ему и в глаза скажу!

И, проходя по коридору, она стучит мне в дверь.

— Вставай, кормилец! Люди уж отобедали! Ох, и здоров же дрыхнуть! Как ты хлеб зарабатывать будешь? Ой-ой-ёй-ёй.

III

Вот уже второй день я сижу дома и слушаю, как живет какой-то чужой, незнакомый, но почему-то заинтересовавший меня человек. Часов около трех она куда-то уходила, — вероятно обедать, — я побежал к окну и выждал, когда она проходила мимо меня.

Действительно красивая девушка. Белое выразительное лицо. Синие глаза встретились с моим взглядом. В этот момент она надевала перчатку на левую руку, разглаживая пальцы… Я открыл окно, еще не замазанное на осень, — и смотрел ей вслед, покамест она завернула за угол.

— Обернись! — гипнотизировал я ее. — Посмотри!

Не обернулась и не посмотрела.

А когда я пришел домой, в шесть часов вечера, она была уже у себя. Дарьюшка подала ей самовар и рассказывала интересные вещи про ее предшественника актера.

— Ох, и надоел же, жеребец проклятый! Поверишь, милая барышня, жизни не рада была… Как утром встанет— и пойдет! Дарья в пивную! Дарья за колбасой! Дарья в монополию!

В передней звякнул звонок. Я уже привык к «своим» звонкам. Знаю звонок почтальона, Акима Исаковича и теперь уверен, что пришел чужой человек, не наш.

Дарьюшка шмыгнула по коридору, и через минуту уже слышно было, как она очень охотно кому-то докладывала:

— Дома, дома! Пожалуйте! Вот так прямо по коридору, следующая дверь.

Кто-то бухает тяжелыми каблуками и стучит ко мне.

— Не туда, не туда! — кричит Дарьюшка. — Следующая дверь! Белая которая!

— Виноват! — басит пришедший. — Не туда попал…

— Сюда, сюда! — послышалась отворяемая дверь и голос соседки: — Это вы?

— Мы, мы! — снисходительно ответствует бас. — Собственной своей персоной! Здорово булы!

— Здравствуйте, здравствуйте, Аким Викторович! — говорит соседка; приветливость так и брызжет из ее тона. — Получили мою открытку?

— Всенепременно! Сегодня в ранний утренний час! И сегодня же прямо к вам…

— Я вас ждала. Ну, седайте! Куда вы? В угол? По-прежнему любите диваны? Ах, вы этакий… Шляпу давайте сюда. Все та же, Гарибальди? Как она постарела!

— Еще бы! — с гордостью ответствует бас. — И в жар, и зной, как это поется в «Руслане». Где эта шляпа не была? Какого неба она не видала! И на Волге, и на Кавказе, и в Финляндии… Какие дожди ее не мочили! Какое солнце не грело! Оттого она так сморщилась, оттого на ней так много рыжих пятен…

Васу присущ пафос — качество, довольно распространенное среди людей, говорящих басами. Трагики — всегда басы.

— Ну, вот мы и устроим ее, вездесущую, сюда вот, на лобное место, — говорит соседка, и приятельство, самое откровенное, не таящееся, чувствуется в ее тоне. — Ну-с, что нового? Извольте вводить меня в курс дела. Рассказывайте. Как братия? Нет, ей-богу! — и она засмеялась. — Не могу насмотреться на вас; все тот же: волосы — копной, сапоги — бутылками… Бородишша еще длинней стала.

— Бородишша! Оно конешно! Растет! — весело повторил пришедший. — Я ведь вообще из породы неменяющихся… Чего там? Я постоянство обожаю, потому человек я есть положительный, добросовестный. Линию свою аккуратно гну… Да-с. А вы вот изменились. Да. Возмужали, похорошели… И очень напрасно…

— То есть как это так? — возмутилась, шутя, соседка.

— А очень просто! — в том же, искусственно-народном тоне ответил пришедший, — Что возмужали-то — это, конечно, ничего… Всякому живому существу, как вот и моей бородишше, этой самой, рост от господа бога полагается. А вот что похорошели — это напрасно. Совсем напрасно! Ну, на кой вам ляд, прости пресвятая богородица, такие вот глаза? Ну? Ведь это что такое? Безобразие! Синие, какие-то меняющиеся… Смотрите вы вот на меня и, кажется, душу мою высасываете этими глазищами… Ей-богу, не вру! Потом волосы эти самые? Почему они такие густые? Почему они так красиво лежат? Потом, простите, губы… Ей-богу, — не нравитесь вы мне… Чувственные губы! Год всего не видал я вас, помню, что была такая милая, славная гимназисточка, похожая на ласточку, а теперь вот… Перемена!..

— Беда какая! — с шутливым ужасом сказала соседка, всплескивая, вероятно, руками…