Гуляйполе

Пристав нетерпеливо рвал ленту, читал по кускам:

– «…положение губернии весьма беспокойное забастовки Екатеринославе Луганске Мариуполе Александровске имеют место вооруженные грабежи убийства должностных лиц казаки заняты наведением порядка выделить вам сил охраны возможности нет напоминаю состояние вашего сельского уезда довольно спокойное грабежами бандитизмом можете справиться своими силами если соответствуете должности… завтра губернии вводится особое положение… помощник губернатора Рылеев…»

– От так! Дослужился! – Карачан скомкал ленту, но, опомнившись, положил ее в карман, повторил с сарказмом: – «Если соответствуете должности».

Затем он долго смотрел на Лепетченко, как бы оценивая своего помощника. Лицо у того было безмятежное, спокойное, словно все происходившее вокруг к нему никоим образом не относилось.

– Это и тебя касаемо. С грабежами и бандитизмом предлагають справляться своими силами! А кого ты поймал? Кого взяв на подозрение? – набросился Карачан на Лепетченко. – У нас под носом орудують! Похоже, недоделки якие-то. А мы…

Яким, немолодой уже урядник, не зная, что ответить, вытянулся «во фрунт», ел глазами начальство.

– Спать не будете! Бегать будете, як петух за курицей, – продолжал злиться Карачан. – Но грабителей найдете! – И ядовито добавил: – «Если соответствуете должности»!

В тот же вечер Яким провел душеспасительную беседу с сыновьями.

– В селе шо творится! Граблять, убивають! Вы ж день и ночь гуляете. Може, шось бачилы? Чи слыхали? Так докладайте батьку, сынки! Батьку! Бо вин вам на хлеб заробляе!

Сыновья стояли навытяжку. Но их лица были непроницаемы.

Хата у урядника бедная, как и иные крестьянские хаты.

– Мовчите?

– Так ничого такого, тату, не бачилы, – тихо сказал Сашко.

– И не слыхали, – добавил Иван.

– Выгонят меня с работы – з торбами по свету пидем. И вы, и я с вамы. Милостыню просыть.

– Та шо ты такое говорыш! – испуганно закрестилась мать.

– Говорю те, шо знаю. – Лепетченко сел за стол, прикрыв лицо руками. – Ще на памяти, як коротконоги японци весь наш флот позорно потопылы. Тепер нова напасть: Москва против царя пиднялась. И Одесса… Все надиявся, шо до нас це не дотянется. Дотянулось! – Он повернулся лицом к иконе, бухнулся перед нею на колени: – Господи! Дай нам сил…

– И вы, диты! И вы! – обратилась к сыновьям мать. – Рядом з батьком!

Но сыновья глядели прямо перед собой. Они были детьми уже другого мира. Для них уже не существовало ни царя, ни Бога.

Нестор с Андреем собирались пробыть в Александровске неделю, а справились за два дня. И сейчас, довольные сделанным, возвращались в Гуляйполе.

Зеленый вагон, полный рабочего и крестьянского люда, весь в махорочном дыму, покачивал Семенюту и Нестора. Кругом стоял людской гомон.

Матросик с пустым рукавом, подвязанным на сгибе шнуром, рассказывал взволнованным, но приглушенным голосом:

– …Благородие кричат: «Командор! Почему недолет?» А мы при полном картузе и также при полном угле возвышения. – Матросик обвел глазами соседей, гордясь своими артиллерийскими познаниями. – А япошка садит по нам, аж броненосец трясется! Тут как раз и вдарило нам в барбет…

Жандарм с бляхой на груди и двое солдат (папахи, винтовки со штыками) шли по вагону, переступая через сидящих в проходе. Взгляды их останавливались на багаже: клунках, корзинках, мешках, сундучках.

Заставили рабочего открыть сундучок, но ничего не обнаружили, кроме инструментов.

Семенюта и Махно, ехавшие без поклажи, не привлекли их внимания. Но возле морячка они остановились. Рассматривали его пристально. Морячок показал им пустой рукав:

– Вот мой документ. Японцы дали. Без всякого срока действия.

Слушавшие моряка смотрели на патруль угрюмо.

Жандарм и солдаты последовали дальше.

На каком-то перегоне Махно и Семенюта стали пробираться к выходу. По пути наклонились к сидящей близ прохода бабе:

– Отдавай наше сало, тетка Маруся!

Баба достала из корзинки, из-под сидящих поверху двух кур, сверток, отдала его.

– Спасибочки.

Махно зашел в вагонный клозет, выгнав оттуда пьянчугу с цигаркой во рту:

– Невтерпеж, земляк!

Там он развернул сверток, достал прокламацию. Оглядел клозет и подсунул прокламацию под тонкую деревянную планку, прибитую на уровне глаз.

«Селяне! Обездоленные хлеборобы! Пора отбирать у разжиревших панов землю! Это можно сделать только силой оружия!.. – И внизу так же крупно: – Союз бедных хлеборобов».