Гуляйполе

Карачан забеспокоился: как бы не забили пацана насмерть. Прошел из кабинета в соседнюю комнату. И увидел, как Баланюк принял у Лепетченко ведро и резко вылил воду на лежащего на полу Махно.

Нестор привстал. Струйки крови стекали из угла рта. Лицо не было тронуто.

– Нутро отбылы, заразы! – прохрипел он.

– Ничего, до петли доживеш, – ответил за всех Карачан. И отвернулся, ушел.

– Вас первого… раньше, чим мене… – прерывающимся голосом бросил вслед приставу Махно.

Баланюк развернулся и тяжело, со всей силой, ударил Нестора ногой. Хлопец на полу затих…

Под вечер усталый Яким Лепетченко вернулся домой. Сердито громыхнул дверью.

Жена с рушником, как вестовой, встала у рукомойника. Яким молча умылся, сел за стол, принялся обедать. Борщ был пустой, без мяса, но густо заправленный сметаной. Жена тихо ставила на стол миски, старалась не стукнуть, ничем не напомнить о себе.

Иван и Сашко знали, что Нестора арестовали. Они встали возле стола и поглядывали на отца, ожидая его рассказа. Но отец был нем как рыба.

И тогда Сашко не выдержал, попытался дознаться:

– Ну, шо там, тато, з Нестором?

– А вам шо за дело?

– Та товаришувалы ж…

– Ну и мовчить про свое товаришування, якшо не хочете на каторги очутыться, – тщательно вычищая горбушкой сковороду, угрюмо посоветовал отец. – Наший пристав пан Карачан и по-доброму з ным – мовчить. И бьють, а воно, зараза, опять мовчить.

– И вы былы?

Отец долго ничего не отвечал, потом резко оттолкнул от себя сковороду. Упала со стола и разбилась чашка с молоком. Урядник вскочил, зло закричал:

– А вы шо думали: батьковскый хлеб на води замешен? А вин, случается, и на людских слезах, и на крови! Служба така!

Затянув ремень и поправив револьвер, отец ушел из дому, вновь громыхнув дверьми.

– Шо це з батьком? – просунула голову в кухоньку мать.

– Видать, на служби непорядок, – ответил Иван.

Кошка, прошмыгнув в кухоньку, начала слизывать разлитое молоко.

В старой кузне собралась вокруг костра вся махновская ватага: Федос, Каретник, оба Лепетченки и влившийся в их компанию Хшива. Старший среди них был Семенюта.

– Батько говорять: бьють його. Сыльно бьють. А вин мовчить.

– Так Нестор же! – одобрительно произнес Федос. – На нашу выручку надеется!

– Знать бы – як?

– Напасты на участок, – предложил Каретник.

– Вчора участок четверо охранялы, – сказал Иван Лепетченко. – Батя и еще трое. И пристав Карачан два раза за ночь прыходыв…

Андрей Семенюта, ворочая угольки костра, вслушивался в разговор.

– Ну, допустим, сдурели мы и напали на участок, – вступил наконец он в беседу. – С нашим-то оружием? Нестора застрелят, а на нас спишут.

Все молчали. Потрескивали в костре сучья.

– А и освободым, так шо с того? В два-три дня поймают, – продолжал Семенюта. – Надо бы что-то похитрее придумать, позаковырыстее.

– Шо?

– Если б я знал.

Еще помолчали.

– Доказать бы якось, шо не вин винуватый, – предложил Щусь.

Хшива хмыкнул:

– Свидетели! И Карачан уже все на бумажки позаписував. Ну, все, шо свидетель рассказав…ну, тот… Гнат Пасько. Про револьвер, про лыстовки.

– Это понятно, – согласился Семенюта, пламя костра играло на его напряженном лице. – Скорее бы Антони возвертался! Было бы з кем посоветоваться.

– А може… може, як-то показать, шо це совсем и не Нестор ци… як их… прокламации клеил? – предложил Федос. – А то шо получаеться? Нестор був на воли – булы листовкы, Нестор сидыть – и листовкы не появляються. Не надо велыкого ума, шоб додуматься, шо листовки – дело рук Нестора.

– Ну-ну, продолжай, – заинтересовался Семенюта.

– Сьодня ж ночью приставу на хату наклеить… и сельскому голови…

– И ще на базари! – вставил Каретник.

– Мы на полицейскому участку попробуем, – сказал Иван Лепетченко. – Вечерю батьку понесем…

– Не рискуйте, – нахмурился Семенюта. – Вам пока надо от нас подальше держаться. А то будет и вам горе, и вашому батьку… в случай чего.

– Мы осторожно.

– Листовки шо? Бумажки! – засомневался Хшива.

– Не скажы… Може, хоть трошки од Нестора биду одведем. Та й им буде причина подумать, шо це не Несторова робота.

В проеме наполовину обрушенного окна появилось чумазое личико Насти: видимо, она давно слушала мальчишечий разговор.

– Вы й мени ти бумажки дайте. Я тоже десь наклею.

– Ты дывы! Це ж надо: никуды од неи не сховаешься, – рассердился Федос. – А ну брысь! И шоб бильше мы тебе тут не видали!.. Шпионка!..

Листовки хранились здесь же, в кузне, в потайном месте, известном только нескольким самым близким и верным друзьям Нестора – Федосу Щусю, Семке Каретникову, Тимошу Лашкевичу. Разобрав листовки, хлопцы разбрелись до вечера.

В сумерках к Якиму Лепетченко, дежурившему возле полицейского участка, пришел Сашко с узелком в руках:

– Вечеря, тато!

– Спасыби. И – додому! – принимая узелок, приказал Яким. – Не шлёндрай по селу, не то время! «Особе положение»!.. А Иван де?

– Счас пидийде. З дружками своими встрелся.

Между тем Иван, одетый во все темно-серое, пригибаясь, прокрался почти к самой входной двери участка и, торопливо смазав клейстером листовки, прижал их к стене.

…А Яким продолжал разговаривать с сыном.