Гуляйполе

– Эх, а було ж время. Тыхо, мырно! И от – дожылысь: царь им не нравиться, царя хотят скинуть, – жаловался он. – Ну, не буде царя, и шо? Сало у всих появиться? Откудова?

Из темноты к ним подошел Иван:

– Доброго вечора, тато!

– Може, кому и добрый, – проворчал Яким. – Додому, сынки! Додому! И не шастайте в потемках, як ти конокрады.

Хлопцы скрылись в темноте.

Яким закурил и неторопливо пошел обходить участок.

А рано утром, когда село оглашалось криками третьих петухов, мычаньем коров и хлопаньем пастушьих бичей, идущие по своим делам селяне заметили на домах розовые листы с крупными, не читанными доселе в мирном Гуляйполе словами. Звали грамотных. Думали, новый царский указ.

На базаре, возле трактира, несколько человек слушали, как грамотей по складам читает, не вникая в суть: «Долой царя-кровопийцу… долой помещиков…»

Вдруг, поняв смысл написанного, грамотей осекся, растерянно посмотрел на столпившихся вокруг людей. А они уже гомонили:

– Ох ты, як взялысь за царя!

– Хто?

– А бис його знае.

– И в Москви, кажуть, таке. И в Киеви…

– Не таке. Там стриляють.

– Може, й до нас докотыться?

– А тоби хочеться?

– Та хай! Хужее не буде!

А немного подальше листовки наклеили прямо на хату местного головы.

«Заводы – рабочим, панскую землю – селянам…» – читали прохожие.

– А нашо мени завод?

– Землю бери.

– А хто ж мени ее дасть?

– На пана не надийся, не дасть. Читай лучшее, може, там написано, як паны будуть з намы землею дилыться.

Пристав Карачан заметил листовки на стенах и даже на двери полицейского участка. Клей был хороший: трое нижних чинов с трудом, по сантиметру, отдирали листовки от дверей. Со стен сняли легче. Кто-то отделил их ножом от побелки. Одну Карачан спрятал как вещественное доказательство. Но сначала прочитал две строчки:

– «Миром богатеи ничего народу не отдадут! Доставайте оружие! Готовьтесь силой отобрать у заводчиков и помещиков по праву принадлежащее вам!..» Чуете, шо готовыться?

– И колы воны, заразы, ухитрилысь? – сердито проворчал Баланюк.

– З вечора все було тыхо. Видать, под утро, в твое дежурство, – огрызнулся Лепетченко.

– Убью цю Махну! – рассвирепел Баланюк. Был он жилистый, смуглый, поросший черным волосом. – Усе знае, гад, а мовчить!

– «Махно, Махно»! – упрекнул подчиненных Карачан. – Да тут, я гляжу, уже полсела Махны!.. Сегодня ж! Слышите? Сегодня ж отправьте эту Махну в уезд. От греха подальше. Там и тюрьма покрепче, и охрана получшее!..

И они тут же начали собираться в дорогу.

– Выводь коней! Запрягай! – суетился Карачан. – Та не одну бричку!.. Две! Мало шо тем бандитам в голову прийде!

Подчиненные забегали, засуетились. Похоже, они решили ехать в Александровск полным составом. Только Бычок с перевязанной рукой покуривал на крылечке, наблюдал за суетой.

Баланюк вывел Нестора, у которого кисти были связаны за спиной.

– Стойте, я йому хоть врежу на дорожку, – поднялся с крыльца Бычок. – Россчитаюсь трошкы.

Махно повернулся к нему, ожег его взглядом, и при виде этих горящих ненавистью глаз Бычок остановился.

– Врезать и без тебе желающих хватае! – сказал Нестор и сплюнул Бычку под ноги сгустком крови.

Баланюк и двое подчиненных Карачана схватили тщедушного Нестора за руки и за ноги, уложили его в кузов брички, между сиденьями, как узел с бельем.

Пристав уселся впереди, рядом с возницей, на обитое кожей сиденье. Брички с полицейскими выехали со двора.

Ехали без приключений, пока дорогу не перегородило стадо. Кучер-полицейский ударами кнута стал разгонять коров.

– Р-розийдысь, заразы! – орал он.

Пристав Карачан настороженно крутил головой, словно ждал нападения бунтовщиков.

«Общественный» пастух, в соломенном брыле, с торбой за спиной, босой и оборванный, с нескрываемым ехидством спросил у проезжающих мимо полицаев:

– Шо, паны, ще десь карету грабанулы? От бида яка!

– Хочешь в наший карете покататься? – зло спросил Карачан.

И уже скрылось вдали стадо, исчез дерзкий пастух, а пристав все никак не мог успокоиться. Оглядывался, ворчал:

– Вконец роспустывся народ… Ще пять годов назад мог пастух шо-небудь таке соби позволыть? Та ни в жисть! А счас… На начальство глядыть, а шляпу, зараза, не снима!

– Бить надо без жалости, – отозвался Баланюк.

– Поздно, – сказал Карачан и, подумав немного, добавил: – Поздно спохватылысь!..

Запыленный, весь словно обсыпанный серой мукой, пристав докладывал своему начальству:

– Так что, Демьян Захарович, доставили этого… Махну… Обстановка в Гуляйполе складывается дуже неспокойна…

Исправник был строг, полон сознания своей значимости: как-никак должность почти полковничья, не чета сельскому приставу, человеку малообразованному.

– Что ж там у вас еще случилось? – спросил он.

Пристав оглянулся по сторонам, словно находился на людной улице, а не в кабинете, затем достал из кармана несколько листков, положил их перед исправником:

– Вот-с… по всему селу… прокламации вольнодумного содержания…