Гулящая

— Константин Петрович, а может, чайку? — спросил Проценко.

— Нет. Чай сушит. Это не по нашей части. В земстве говорят, что я мужик. Так уж мужиком останусь. Будем здоровы. — И он мигом опрокинул рюмку.

— Ну, а вы как живете? — обратился он затем к Рубцу. — Слышал, вы службу переменили, в земство перешли. Это — по-моему. Хорошо. Ей-Богу, хорошо. Служба только хлопотливая. На месте посидеть не дадут, гоняют как зайца. То мост поезжай строить, то плотину. Паны сидят и пишут, а ты как угорелый мотайся. И всюду поспевай. Только и отдохнешь перед собранием. А так — из повозки не вылезаешь.

— Однако вам, Константин Петрович, это впрок идет, вот как вы раздобрели, — улыбнувшись, сказал Кныш.

— Хорошо, что я такой удался. А был бы слабый — что тогда? Дождь, грязь, ненастье, а ты мчишься. Дело не ждет. Ох, и спросить забыл, — обратился он к Проценко. — Видели новое диво?

— Какое? — спросил тот, прихлебывая чай.

— Арфисток! — крикнул Колесник. — Ну и Штемберг! Вот это арфистки! Платья у них коротенькие, ножки в голубых чулочках. А личики — розы и лилии. Сроду таких не видал. А лучше всех одна Наташка. Как в сказках говорят: на лбу — месяц, на затылке — звезды.

— Ну, пошел расписывать! — ввернул Кныш.

— Это по его части, — вставил Проценко.

— Не верите? Вот увидите сами. Скоро они начнут петь.

Кныш и Проценко начали посмеиваться над склонностью Колесника к женскому полу.

— Было когда-то! А теперь никчемным стал, — сказал Колесник, наливая себе в рюмку ром.

В саду начался шум, все устремились к веранде. Послышались выкрики:

— Сейчас будут петь! Сейчас!

— Пойдем! Пойдем! — засуетился Колесник.

— Ну, пусть идут молодые, — сказал Рубец. — А нам, старикам…

— Разве у старого кровь холодная? Пойдем!

Не допив вина, они бросились к веранде. Колесник шел впереди и тащил за руку Рубца, который никак не поспевал за своим проворным и вертлявым земляком. Проценко и Кныш шагали в стороне. Около закрытой веранды была такая давка и теснота, что протиснуться нельзя было. В двери входили не поодиночке, а точно тараном пробивались плотно сомкнутыми группами. Протиснулись и наши земляки и сразу бросились занимать хорошие места. Как раз против дверей находился высокий помост, на котором тесным рядом стояли арфистки, озираясь по сторонам; порой улыбка мелькала на лице у той или другой. Со всех концов раздавались восторженные возгласы.

— Вот Наташка. Средняя. Сюда глядит! — крикнул Колесник.

Посредине стояла невысокая круглолицая девушка, одетая в черное бархатное платье, особенно оттенявшее нежную белизну ее лица и шеи, — она выделялась среди своих подруг, как лилия в букете.

— У-у! — загудел Проценко. — Вот скульптурность форм, вот мягкость и теплота очертаний!

— Ага! Не я вам говорил? — торжествовал Колесник. — Козырь-девка!

— Постойте, постойте. Она мне напоминает кого-то, — сказал Проценко. — Дай Бог памяти. Где же я видел похожую на нее?

— Нигде в мире. Разве что во сне, — сказал Колесник.

— И я где-то видел такую, но черт его знает, не припомню… — сказал Рубец и пристально взглянул на девушку. Та спокойно смотрела на публику своими жгучими глазами. Вот она перевела взор на Проценко. Удивление, смешанное с испугом, отразилось в ее бездонных зрачках, она еле заметно вздрогнула и сразу начала смотреть в другую сторону.

— Ей-Богу, я где-то видел ее! — сказал Проценко.

— Не может быть, — уверял его Колесник.

Народу набилось столько, что нельзя было повернуться, жара — трудно дышать.

— Знаете что? Пойдемте к той стене, на скамью станем, там не так жарко будет, и все видно, — предложил Колесник. Он двинулся вперед, все последовали за ним.

Когда они пробирались на новое место, заиграли на рояле — значит, скоро начнут петь. Все мгновенно замерли, слышно стало, как жужжит муха. Среди этой тишины зазвучали аккорды рояля. И вот наконец грянула походная песня:

Мы дружно на врагов,
На бой, друзья, спешим…

Звонким голосам девушек вторили сиплые голоса стоявших за роялем мрачных верзил с испитыми лицами. Это бесталанные или пропившие свои голоса и выгнанные со сцены актеры развлекали пьяное купечество своим завываньем. Когда спели походную, слушатели наградили исполнительниц бурными аплодисментами. Певицы улыбались, кланялись, перешептывались, потом опустились на маленькие табуретки, стоявшие позади их. Только Наташа стояла по-прежнему. Аккомпаниатор взял несколько аккордов на рояле и умолк. Наташа быстрым взглядом обвела море голов, колыхавшееся перед ней, и запела «Прачку».