Гулящая

Глядь — перед ней стоит пономарь и держит в руках оловянную тарелочку с высокой просфорой. Да это же Федор Супруненко! Христя оглянулась — все взоры устремлены на них. От смущения у нее потемнело в глазах. Не обопрись она о косяк, так, вероятно, свалилась бы. Лицо ее стало красным, как сафьян. Она стояла растерянная, не зная, что предпринять. Только когда Федор повторил наказ батюшки, она взяла с тарелочки просфору. Федор ушел. «За кого они меня принимают?» — думала она, прислонившись к двери, чтобы ни на кого не глядеть. Те недолгие минуты, которые оставались до конца обедни, казались ей вечностью. Она уж больше ни о чем не думала, только — как бы скорее кончилась служба, чтобы уйти отсюда на свежий воздух.

Наконец толпа заколыхалась и повалила из церкви. Христя проворно выбежала через боковую дверь и пошла к воротам, чувствуя на себе любопытные взгляды сотен глаз. Она готова была провалиться сквозь землю, только бы скрыться от этих пронизывающих взглядов.

— А я вас давно жду, — услыхала она голос Оришки. — В церкви не нашла, так уж, думаю, стану у ворот, не пропущу.

— Идемте, бабуся, вот наша повозка, — сказала Христя и поспешно двинулась вперед, потому что снова начала собираться толпа.

— Да постойте, панночка. Я вам что-то скажу, — остановила ее Оришка.

Христя оглянулась.

— Тут у меня есть родственница. Просила зайти к ней после обедни. Мы вас поджидали, а потом она побежала домой приготовиться. Может, вы пожалуете к ней в хату. Она рада будет, а вы увидите, как живут люди в селе.

— Ладно, ладно. Идем же скорее, — сказала Христя и пошла вперед. За нею поплелась Оришка и чуть не упала, наступив на полы своего длинного халата.

— Ох, уж эти мне балахоны! Ну их! — ворчала Оришка, подойдя к повозке, на которой уже сидела Христя.

Она нетерпеливо ерзала, ожидая, пока усядется Оришка. Наконец та взобралась на повозку. Поехали… Слава Богу! Христя почувствовала себя так, словно вырвалась из тюрьмы, и с облегчением вздохнула.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Стой, Василь, стой! — крикнула Оришка, когда они проезжали по улице.

— Потеряли что-нибудь? — спросил Кравченко, придерживая коня.

— Нет. Заверни вон к той хате. Видишь, молодица в воротах стоит. Это моя племянница. Заедем. Закусим там, ты ж, верно, еще не ел ничего. И панночка, спасибо им, обещала зайти.

Христя взглянула — у ворот стояла Горпына. «Вот куда меня бабка привезла, — подумала она, — верно, знает, ведьма, кто я, но только виду не подает…»

Кравченко повернул коня.

— Во двор заезжайте, — сказала Горпына, распахивая ворота. — Спасибо вам, бабуся, что панночку привезли. А я думала, что они загордятся и не захотят идти в простую хату.

— Да у нас панночка… дай, Господи, ей всего лучшего! С той поры, как приехала к нам, я только свет и увидела, — сказала Оришка, слезая с повозки.

Не успела Христя ступить на землю, как Горпына подбежала к ней и чмокнула в руку.

— Здравствуйте… не целуйте… зачем это? — сказала она смущенно, пряча назад руки.

— Просим в хату. Там за вами, бабуся, Приська скучает. В тот раз бубличками поманили ее, а теперь она все спрашивает: «Когда же, мама, бабуся еще приедут?»

— Вот досада. У меня на этот раз и гостинца никакого нет, — переступая порог, сказала Оришка.

Вошли в хату. Низенькая она, небольшая, но зато аккуратно смазана, чисто выбелена, а печь и окна обведены кругом желтой глиной; стол в углу над образами покрыт белой скатертью, скамьи гладко тесаны и блестят, словно навощенные. Пол посыпан песком. Во всем видна хозяйская рука.

— Бабуся! Бабуся приехала! — радостно крикнула девочка лет семи, подбегая к Оришке. За нею, словно кочан, катится пятилетний хлопчик, а потом поднялся с нар еще меньший и, переваливаясь, точно утка, тоже поплелся к бабке. Поднялся шум, возня. Дети наперебой кричали, малыш ухватился за Оришкин халат и лопотал: «ба! ма!»

— Детки мои! Голубчики! Не надеялась повидать вас сегодня, потому и не принесла гостинцев.

— Вот вам гостинец, — сказала Христя, отдавая им просфору.

Дети испуганно смотрели на незнакомую.

— Отчего ж вы не берете? — спросила мать. — Возьмите и скажите спасибо панночке.

Девочка робко подошла к Христе и поцеловала ей руку, за ней хлопчик, а самый меньший ухватился за юбку.

Христя взяла его на руки и подняла выше головы. Хлопчик засмеялся, выставив свои белые зубки. Христя принялась качать его, то подымая высоко вверх, то спуская на пол. Петрик заливисто смеялся.

— Будет, панночка, будет, а то уморитесь. Не сглазить бы, он такой тяжеленький. Возьмешь его на руки, подержишь, так рук не чувствуешь.

Христя опустила его на пол. Постояв немного, хлопчик снова бросился к ней.

— Петрусь! — пригрозила ему мать. — Хватит. Прошу вас к столу.

— Доброго здоровья! — сказал, входя, Кравченко. Горпына и его попросила к столу.

— А что же это Федора до сих пор нет? — спросила бабка, усаживаясь рядом с Христей.

— Не знаю. Ему б уже пора вернуться. Не зашел ли к отцу?

— А что, все по-прежнему?

— Так же с ума сходит… И днюет, и ночует у этой черной рожи.

— Ты говорила с ним?