Гулящая

За чаем разговор еще больше оживился. Проценко никак не думал, что Довбня такой шутник и балагур. Хотя он то и дело уснащал свою речь каким-нибудь забористым словцом, но делал это так незаметно, как ювелир украшает кольцо драгоценными камнями. Пока он говорил, хохот не смолкал, а молчал он мало. Ему вспомнились прежние времена, времена бурсы, гречневых галушек, червивой каши и веселой бурсацкой компании. Он рассказывал о том, как они, напялив на себя убогие хламиды, чуть не каждую ночь отправлялись на добычу; как били ночных сторожей и объездчиков, пили самогонную водку, крали сало, а однажды поймали на улице живого кабана, закололи, оттащили к речке и до рассвета так его там разделали, что сам дьявол не нашел бы следов. А то у помещика дочку украли. Пока одни распевали под окном канты, а старик слушал, другие с дочкой уже сидели у попа и уговаривали его обвенчать пару. Хватился помещик дочки, а она уж не его. Посердился старик, побранился, да что поделаешь,- принял к себе в дом дочку с зятем. Только старого попа выжил из села, а вместо него поставил своего зятя.

- Теперь уж он благочинный... живет припеваючи! - прибавил Довбня.

Наталья Николаевна тяжело вздохнула. Ее поразило не столько то, что зять у помещика стал благочинным, сколько то, что он у него дочку украл.

- Что ж, они раньше любили друг дружку? - спросила она.

- Конечно, любили. Записочки друг дружке передавали то через слуг, то через евреев.

Наталья Николаевна прямо диву далась. "Пошлет же господь людям такое счастье! И почему со мной ничего не случилось такого?" - думала она.

- А верно, убегать из дому и весело и страшно? - спросила она, глядя на Довбню.

- Не знаю, ни от кого не случалось мне убегать, да и родился я не бабой, чтобы толком рассказать вам об этом.

Наталья Николаевна расхохоталась.

- То-то диво было бы, если бы с такими усами да были бабы! - крикнула она и еще громче расхохоталась.

Довбня только искоса поглядывал, как она покатывается со смеху.

Напились чаю.

- Что же мы теперь будем делать? - спросил Проценко.- Жаль, что Лука Федорович не взял с собой скрипки, а то бы вы, Наталья Николаевна, послушали, как он играет!

- В другой раз без скрипки не являйтесь! Слышите, не являйтесь! воскликнула она и начала напевать вполголоса какую-то веселую песенку.

- Давайте петь! - предложил Проценко.

- Давайте! давайте! - весело закричала попадья.- Только и вы, Лука Федорович, будете подтягивать.

- Если песню знаю, отчего же, можно,- закуривая папироску, ответил тот.

- А какую бы спеть? Знаете, ту, которую у ваших пели,- вспомнила попадья.

- "Выхожу один я на дорогу"? - спросил Проценко.

- Лермонтова! Лермонтова! - затараторила она.- Ах, как я люблю Лермонтова! Ужасно люблю! А при жизни его, говорят, не любили. Дураки! Вот если бы он теперь был жив?!

- Так теперь бы над ним еще насмеялись,- ввернул Довбня.

- Не признали бы? Ваша правда, Лука Федорович! - воскликнула она.Сколько гибнет непризнанных талантов! - И она глубоко вздохнув, стиснула зубы и погрозила кому-то кулачком.

Не успели они затянуть "Выхожу один я на дорогу...", как в комнату ввалился отец Николай и, ни с кем не поздоровавшись, стал подтягивать басом. Он не слушал, в лад он поет или не в лад, знай гудел своим басом... Видно, хорошие были крестины! Попадья, услышав нестройное пение, первая замолчала, за нею умолк и Проценко, один Довбня, точно сговорившись с попом, знай подтягивал ему, а тот, красный как рак, пыжился, надсаживался и ревел, как бык, на всю комнату.

- Да перестань ты! слушать невозможно! - крикнула попадья, затыкая уши.

- Не слушай... Дальше как? - расходившись, кричал поп Довбне.- Говори, как дальше?

Довбня улыбнулся своими мрачными глазами.

- Конец уже,- ответил он.

- Конец? - переспросил отец Николай.- Жаль!

Тут он бросился к Довбне, обнял его и поцеловал.

- Мы ведь с тобой старые товарищи... вместе учились! Слышишь, Наталочка, вместе учились. Он только на один курс старше... Почему же ты, братец, не пошел в попы? Эх ты!.. Неважное, брат, и наше житье, а все лучше, чем так скитаться... Жена, брат, дети... Постой, погоди... соврал! Детей нет... Да и будут ли, черт его знает!.. Ну, а жена? - протянул он тонким голосом, хотел что-то сказать, но только покачал головой и спросил у Довбни: - Водку, брат, пьешь?

- Отчего же такого добра не пить? Можно? - ответил тот.

- Можно, говоришь? Эй жена! Давай нам водки, давай закуски, всего давай! Что есть в печи, все на стол мечи!.. А я вас и не заметил,повернулся он к Проценко.- Извините, голубчик! извините! - и кинулся целоваться с ним.

- Вот тоже хороший человек,- хвалил он Проценко Довбне.- Хорошие теперь люди пошли, все хорошие! А уж как его моя жена любит! Вот этого, бородатого! Ишь какой!.. Ну, дай я тебя еще в бородку поцелую - угодливо говорил он Проценко, прижимаясь лицом к его бороде.

- А ты, жена, смотри как-нибудь не ошибись, а то примешь его бороду за мою да вцепишься своими ручками!

- Что ты мелешь? - воскликнула Наталья Николаевна, укоризненно глядя на мужа.- Налижется и болтает бог знает что.