Гулящая

Проценко заметил, как дрожат у нее руки и горят глаза, как пылает она вся; ему показалось, что она готова броситься ему на шею. Он отскочил от нее, и, подбегая к попу, сказал:

- А знаете, что говорит Наталья Николаевна?

- Григорий Петрович! - крикнула попадья, топнув ногой.- Рассержусь!.. Ей-богу, рассержусь!

- Наталья Николаевна говорит...- начал Проценко.

Попадья, как кошка, прыгнула к нему и обеими руками закрыла ему рот. Тонкие пальчики так и впились ему в губы.

- Наталья Николаевна говорит... выпить еще по одной,- крикнул Проценко сквозь ее пальцы.

- Правильно! правильно,- басом гудит Довбня.

- Можно выпить! надо выпить! - гогочет поп.

- И я! И я! - кричит Проценко и, налив себе полрюмки, выпивает.

Довбня и поп не заставили себя ждать и выпили по полной.

Всем стало так легко, так весело. В комнате поднялся шум, гам, хохот. Поп просил Довбню задать тон на лаврскую аллилуйю; а тот, слоняясь по комнате, заводил жука; Проценко сидел в уголке зюзя зюзей и сверкал глазами; попадья бегала по комнате, бросалась то к одному, то к другому, то и дело толкала в бок Проценко, щипала ему руки.

- Давайте играть в носки! - крикнула она и бросилась за картами.

Вот она уж и карты сдала.

- Ходите!

- О-о, спать хочу! - крикнул поп и, пошатываясь, поплелся в другую комнату.

Гости, увидев это, схватились за шапки.

- Куда же вы? Пусть себе спит, а вы посидите,- просила попадья.

- Пора! пора!

Довбня выпил еще на дорогу и, ни с кем не прощаясь, пошел через кухню.

- Не ходите туда! Я вас проведу другим ходом,- крикнула вслед ему попадья.

Довбня недоумевающе поглядел на нее, махнул рукой и, накинув на плечи пальто, вышел. Проценко она повела другим ходом.

- Отчего ты сегодня был так невесел? - спросила она в прихожей, прижимаясь к нему.- Голубчик мой!..- раздался жаркий поцелуй.- И выпало мне на долю век с немилым коротать! - жаловалась она, прижимаясь к нему. Когда же ты теперь придешь? Приходи поскорее, а то я, кажется, с ума сойду!

Проценко молча вырвался из ее горячих объятий. Он сам не знал, почему она показалась ему сегодня противной... Эти щипки, эти ласки, эти разговоры про сына... нет, сегодня на него как ушат холодной воды вылили. Он выпил лишнего, чтобы забыться, развеселиться, а от этого у него только туман в голове. Как гвоздь, засела у него в голове одна мысль, как жало, вонзилась в сердце - поскорее отвязаться от этой назойливой бабенки! Выбежав во двор, он невыразимо обрадовался холодному ветру и быстрым шагом пошел вперед. Посреди двора он наткнулся на Довбню, который чего-то топтался на одном месте.

- Кто это?

- Да это я!..- крикнул Довбня, присовокупив к этому возгласу такое крепкое словцо, что Проценко зашикал на него.- Рукав никак не найду. Уж не оторвал ли его кто? - спросил Довбня, силясь напялить пальто.

Проценко засмеялся, помог Довбне одеться, взял его под руку и повел со двора.

Время было позднее - далеко за полночь; в темном небе ни единой звездочки, ни единой искорки,- густая непроглядная тьма; холодно, туман с изморосью; на улице тихо и глухо; только мутные шары редких фонарей желтеют в темноте, а вокруг них зияет черная бездна.

- Куда это мы идем? - спросил Довбня, останавливаясь посреди улицы.

- Как куда? Домой! - ответил Проценко.

- Зачем? Я не хочу домой!

- А куда же? - спрашивает Проценко.

- Хоть к черту в болото, а домой не хочу!

- Почему?

- Почему?.. Ох, брат! - вздохнул Довбня, валясь на Проценко.- Ты ничего не знаешь, а я знаю... И все тебе расскажу, все... Ты видел у нас девку Марину?.. Черт его знает: подвернулась, брат, под пьяную руку... ну... пропади она пропадом!.. А теперь проходу не дает... Говорит: женись на мне, а то повешусь или утоплюсь... Вот какие дела!.. Видал, куда гнет?.. Плетями меня, шельму, драть надо! Казацкими нагайками пороть!..- воскликнул Довбня, топнув ногой так, что вода из лужи брызнула им в лицо.- Какой это черт плюется? - спросил он, утираясь.- А все-таки она, брат, хороша! прибавил он и так похвалил Марину, что Проценко замутило.

"Сам черт не разберет этого Довбню!.- подумал Проценко.- Чего ему надо? То рвется к ней, то сам себя за это ругает!"

Он стал утешать его.

- Не ты первый, не ты последний.

- То-то и оно! Не оттого дура плачет, что рано замуж идет! Жалко, брат, девку; либо жениться надо, либо повеситься вместе с ней. Вот оно что! - каялся Довбня, плетясь за Проценко.

- Гм! - хмыкнул Проценко.- Жениться? Что ж она - верна тебе? любит?

- А черт ее знает, верна она или нет. Баба, брат, до тех пор верна, пока другой пальцем не поманил.

- Ну, не все такие,- возразил Проценко.

- Все! - крикнул Довбня.- Все они одним миром мазаны! Такая уж порода проклятая... И все-таки, говорю тебе, жаль девку. Пропадет ни за грош! Пойдет по рукам и заживо сгниет!

- Ну, это уж твое дело, как хочешь, так и делай,- ответил Проценко, останавливаясь.

Они как раз дошли до перекрестка, где дороги их расходились: Проценко надо было свернуть направо, в улицу, а Довбне - идти прямо, через площадь.

- А что бы ты сделал на моем месте? - спросил Довбня.

- Не знаю, не бывал в такой переделке.