Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Партийные и государственные руководители брежневской эпохи, разумеется, имели представление об этих проблемах. Как пишет Питер Ратленд, «партия обещала обеспечить СССР „ускоренное социально-экономическое развитие“» и умела «прекрасно играть на своем „научном“ подходе к социальным проблемам». Местным партийным секретарям рекомендовали переосмыслить управленческую работу, особенно в конце 1970‐х годов, когда в моду вошли «эксперименты»[754]. И все же зачастую было трудно определить, в чем именно состояли такие эксперименты. По словам Ратленда, «имелись такие примеры, как ростовский метод „работы без отстающих“; точное административное и экономическое содержание этого понятия остается неясным, сколь бы тщательно вы ни изучали многочисленные материалы, в которых с восхищением говорится о его достоинствах». Эксперименты, имитирующие рыночные механизмы, такие как так называемый «щёкинский метод», ставили под сомнение основы командной экономики. В более широком смысле, без последующего дискурсивного разделения понятий «социализм» и «застой», было трудно рассматривать проблемы как специфически советские, а не порожденные бюрократией как таковой.

Одним словом, «нереалистичные образы сохранялись потому, что здравый смысл, общие знания или полевые наблюдения утратили право их дискредитировать»[755]. «Формализм» сформировался в территориальном мире Советского Союза, где реальные фабрики занимали реальное место в пространстве, где люди действительно работали и где партийные ячейки действительно существовали. Как гордо заявляла одна из комсомольских руководительниц, на своем пике «комсомол был, я повторяю, в каждой отрасли промышленности»[756]. Виктор Стручков, работавший главным комсомольским советником в Кабуле с 1983 по 1985 год, считал, что «комсомол был мощной системой дисциплины. Нравится это кому или нет, но Советский Союз был огромной системой обработки и подготовки молодежи, без альтернативы»[757]. Но этот дискурсивный мир, «переведенный» в Афганистан, утрачивал внутреннюю связность. Слова, с помощью которых комсомольцы критиковали своих коллег из ДОМА («слабые», «инертные»), содержали в себе скрытое предположение, что ситуация улучшилась бы, если бы афганские товарищи стали «активнее». Но это было не так: улучшить ситуацию не могла ни активность, ни административный стиль комсомольского руководства. Создавалось впечатление, что дискурс «был столь полезен, столь срочно и жизненно необходим для работы системы, что ему даже не нужно было искать для себя теоретического обоснования или просто когерентной структуры»[758]. По словам Киреева, «организация становится самоцелью»[759]. Как вспоминал Абдузахир Захиров, «что-то в отношениях между государством и народом было неясно. Государство само по себе, народ сам по себе»[760].

Хитроумные афганцы временами играли на этих противоречиях. Так, например, в 1983 году комитет ДОМА в Нангархаре создал в провинции первичную организацию мулл. Гиоргадзе заполнял свои таблицы и отправлял статистику в Кабул и в Москву. Образ действий устоялся. Гиоргадзе оказывал покровительство Провинциальному комитету ДОМА, тот предоставлял ему необходимые для отчетов цифры, а местные руководители использовали ПК для каких-то нужных им скромных дел (например, для уборки мечети). Хотя советники подолгу корпели над своими отчетами, в архивах и воспоминаниях их кабульских руководителей сохранилось мало свидетельств о том, что кто-либо их действительно читал[761]. Советники на местах обменивали документы на покровительство, даже не подозревая об этом. Как в «отчетности», так и в своих отношениях с ДОМА они стремились создавать впечатление, что если к партии присоединится еще одна организация домохозяек, то будет охвачен весь народ. И все же многие из них жаловались впоследствии, что чувствовали в своей работе отсутствие «действия» и «содержания». Партнерство комсомола и ДОМА, призванное создать основы современного территориального государства, поневоле приобрело постмодернистские черты: советникам оставалось только укреплять «свое положение в обществе… исполняя определенные ритуалы», как поступают «и любые другие группы тружеников сферы дискурса — юристы, политики, журналисты»[762].