Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Зажатый между этими двумя моделями — помощь ООН, предоставляемая через национальное государство, или транснациональная гуманитарная помощь через НПО, — Афганистан вновь продемонстрировал свою способность создавать невероятные симметрии в ходе реализации международных проектов. Три десятилетия назад такая симметрия возникала между американской модернизацией и советским государственным строительством; десятилетие назад — между «реальным социализмом» и европейским гуманитаризмом. Однако в новых условиях, когда Совет Безопасности уже не препятствовал вмешательству ООН, возникли два новых возможных варианта будущего. Может ли ООН, освободившись от интернационализма стран третьего мира, превратить Афганистан в новый вид международного протектората? Или будущее в том, чтобы государства «все больше отстранялись от проекта управления национальными территориями», уступая власть полевым командирам и «управлению со стороны НПО»[1112]? Сотрудники ООН в осажденном Кабуле были настроены решительно: во главе преобразований «должен стоять кто-то вроде сэра Роберта Джексона»[1113]. Однако времена изменились, и институции, стоявшие за людьми, подобными Джексону, уже казались архаичными и обреченными на исчезновение. Поскольку афганское государство было признано фикцией во всех отношениях, кроме его связи с радикально преобразованной ООН, со счетов был списан не только Наджибулла, нашедший убежище в миссии ООН, но и «набившая оскомину концепция „несостоявшегося государства“, подразумевавшая косвенное признание того, что государства все-таки еще важны»[1114].

«ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ СЛОЖИВШЕГОСЯ СТЕРЕОТИПА»

В 1985 году комсомольский советник Георгий Киреев и старший советник ЦК КПСС Юрий Сальников воспроизвели привычный ритуал: приехав в Москву, остановились в гостинице «Россия» близ Красной площади, затем ранним утром выехали, чтобы успеть на ташкентский рейс, выпили в аэропорту по чашке кислого едкого кофе, а уже в Ташкенте скудно позавтракали в столовой аэровокзала[1115]. Но когда они и другие советники наконец вышли из самолетов «Ан-25» на посадочную полосу Кандагарского аэропорта, стало ясно, что их ждут новые трудности. Встретивший их сопровождающий советовал быть осторожнее во время поездки на «УАЗе» на виллу советников: на дороге из аэропорта моджахеды обстреливали транспорт из винтовок и гранатометов[1116]. Однако вскоре Киреев и Сальников уже мчались мимо «пыльных тротуаров восточного города» и знакомились со своими афганскими коллегами, которые, как замечал Сальников, «не имели шансов не только на жизнь, но и на легкую смерть», если попадут в руки моджахедов[1117].

Два отправленных в Кандагар советника принадлежали к совершенно разным типам советских людей. Сальников всем своим успехам был обязан советской власти: получил диплом инженера-машиностроителя в Ленинграде, много лет работал на заводе, а затем перешел на партийную работу в Волгограде. Часто повторявшаяся поговорка на языке дари, говорившая об «эволюции» советников: «от парчамиста к коммунисту, от коммуниста — к парванисту» (последнее слово происходит от выражения «все равно») — никогда не приходила ему в голову[1118]. В отличие от своего товарища, Киреев считал себя неудачником. В молодости он занялся комсомольской работой из‐за смутного желания «что-то изменить к лучшему в нашей стране». Однако вскоре он понял, что «система была не только жесткая, но и жестокая. Надо было найти какой-то новый путь для жизни». Но вариантов у Киреева было мало, потому что «несколько наивных и запальчивых выступлений на пленумах обкома комсомола и КПСС сделали <его> в глазах партийного руководства диссидентом местного значения, а потому друзья из обкома… ясно давали понять, что карьера <его> явно не сложится».

Вот почему, в то время как большинство советников боялись назначения в страну, которую многие презрительно называли «Дерьмостан», Киреев ухватился за возможность совершить «поездку за речку»[1119]. Теперь же, впервые испугавшись верной смерти, Киреев понял, что «если они <моджахеды> действительно захотят меня убить, они это сделают». Миссия, которую он осуществлял в Кандагаре, оказалась малозначительной и заведомо провальной, но зато Киреев сумел осознать нелегитимность советской версии социализма. «Я не разделяю мир на хороших и плохих парней, — пояснял Киреев, — только на хорошие и плохие учреждения». Тем не менее он считал Сальникова «трусом» за безоговорочную преданность советской системе.