Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

По иронии судьбы для державы, основатель которой утверждал, что нации и государства имеют переходный характер, Москва поддержала эту программу. Генеральная Ассамблея при поддержке СССР в середине 1970‐х годов предоставила статус наблюдателя Организации освобождения Палестины (ООП), фактически исключила из своих рядов ЮАР и осудила сионизм как форму расизма. Казалось, что единственным мыслимым будущим для постколониальной нации является национальное государство — за исключением евреев, государствообразующих народов СССР и национальных объединений, во главе которых стояли лидеры менее предприимчивые, чем Ясир Арафат. Поддерживаемые СССР институции, такие как Организация солидарности народов Азии, Африки и Латинской Америки, чей съезд состоялся в Кабуле в 1981 году, предоставляли деспотам трибуну для защиты национального государства и провозглашения огромных территорий планеты «зонами мира», в которых запрещалось американское вмешательство[1163]. Позднее, c середины 1980‐х, такие подходы стали восприниматься как постоянный «структурный конфликт», неотвратимо превращающийся в «устойчивую характеристику международной системы», для которого «нет решений». «Триумф суверенитета» породил «серьезные несоответствия между основными функциями власти и транснациональными принципами и нормами»[1164].

И все же за одержимостью национальными проектами скрывалось несколько фундаментальных глобальных сдвигов, которые не могли не повлиять на роль национального государства на международной арене. С середины 1960‐х до 1980‐х годов мировая торговля увеличилась втрое; стоимость офшорных активов выросла с одного до 16 % мирового ВВП[1165]. Хотя мир «реального социализма» на какое-то время и продемонстрировал противоположную модель, долговые кризисы середины 1980‐х годов разрушили и эту фикцию, оставив только мнимую идентичность между нацией и территорией как «то главное, в чем могут быть воплощены фантазии о чистоте, подлинности, границах и безопасности»[1166]. Но поскольку защитники национальных государств третьего мира не хотели этого признавать, возникла идея территориальной нации «как идеологическое алиби территориального государства, последнее пристанище этнического тоталитаризма»[1167]. И даже после того как осенью 1988 года Арафат обнародовал палестинскую «Декларацию независимости» (признанную Генеральной Ассамблеей актом провозглашения палестинской государственности), подобная демонстрация намерений на языке национального государства часто представляла собой просто алиби, призванное «не допустить у себя особого государственного режима, который рассматривался как угрожающий собственному выживанию»[1168]. Короче говоря, глобализация и опыт вынужденной миграции породили множество «постнациональных образований», которые ставили под сомнение роль национального государства как прямого пути в постколониальное будущее.

Специалисты по истории КПСС и странам советского блока лишь смутно осознавали эти глобальные перемены в оценке возможных форм суверенитета. После срыва прямых переговоров с Пакистаном в начале 1987 года М. С. Горбачев обратился за помощью к экспертам в данной области — таким, как Ю. В. Ганковский[1169]. В мае 1987 года Ганковский написал А. С. Черняеву о том, что «пост главы Афганского правительства должен занимать человек, не участвовавший в партизанском движении <выделено Ганковским>, пользующийся авторитетом внутри страны и за ее пределами, прежде всего в мусульманских странах Ближнего и Среднего Востока»[1170]. Вскоре «ключевые лица, принимающие решения в Политбюро, начали думать над решением проблемы в русле, намеченном в меморандуме Ганковского»[1171].

Однако другие консультанты считали это пустой тратой времени. Одно из направлений критики исходило непосредственно от внешнеполитических советников Горбачева, которые утверждали, что пора заканчивать роман с национальным государством третьего мира. Попытка Москвы овладеть силами за пределами национальных государств — международным коммунистическим движением — давно сошла на нет. А произошедший в брежневское время поворот навстречу странам социалистической ориентации оказался еще более катастрофическим, оставив после себя трупы, безнадежные долги и сомнительные стратегические выгоды. Одними лишь поощрениями таких союзников, как Наджибулла, невозможно было вдохнуть новую жизнь в коммунистическую идеологию. Например, Черняев определил в своем дневнике «кармализм» (от имени бывшего генерального секретаря НДПА) как «начетничество марксизма-ленинизма плюс иждивенчество в отношениях с СССР. Вообще марксистов у нас до х… и в Африке тоже»[1172]. Одним словом, проблема заключалась не столько в Афганистане как таковом, сколько в принципиальном стремлении привить политику будущего государствам третьего мира[1173].