Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Экономическое развитие, использовавшее те же тропы и дороги, что и пуштунские лесорубы в прошлом, процветало теперь уже не в национальном государстве, а в условиях его отсутствия. Тем не менее НПО едва ли были полностью готовы к вызовам, с которыми когда-то столкнулись западные немцы. Государства не было нигде; культурно чуждые европейцам афганцы были повсюду. Новым, однако, стало осознание того, что местные жители должны быть субъектами, а не объектами развития. «В отсутствие какого-либо подобия государственной власти, которая могла бы обеспечить мир и справедливость, — писал один координатор гуманитарной помощи, — племена следовало бы придумать, если бы их не существовало»[1228]. И новые гуманитаристы обладали достаточной степенью саморефлексии, чтобы разглядеть в происходящем «проблему собеседника», характеризуя своих информаторов как «людей, которые совершенно свободно говорят на западном языке, но ни в коем случае не являются ни лидерами, ни просто авторитетными фигурами». Вторя давним недовольствам Кристофа Хезельбарта, координатор одной из организаций отмечала: «НПО жалуются, что всякий раз, когда они приезжают в район, там уже новая шура (совет)». Однако далее она продолжала так: «Ну и что? Мы ведь хотим помочь шурам, ханам и командирам? Важно выяснить, кого представляют эти представители и кого они не представляют. Невозможно и нежелательно избегать всех этих представителей, но в то же время было бы безответственно избегать тесных контактов со всем населением»[1229].

Ведение работы в Хосте, однако, зависело от доброй воли не только местных племен, но и таких полевых командиров, как Джалалуддин Хаккани[1230]. Когда гарнизон афганской армии капитулировал, победившие отряды моджахедов создали «Совет безопасности», который объявил монополию на поддержание безопасности и военные операции в провинции; при этом большинство других полномочий были переданы племенным шурам. Возможность осуществления новых проектов для гуманитаристов оказалась скоропреходящей, поскольку «Совет безопасности» создал «Технический комитет» по надзору за гуманитарной деятельностью. Гуманитарные организации должны были зарегистрироваться в Совете, прежде чем взаимодействовать с местными племенами по своим проектам; они должны были представлять в Совет копии технических документов; и на них распространялись непрозрачные правила и штрафы, если племена подавали жалобы. С начала 1992 года «Совет безопасности» присвоил себе право утверждать выбранные племенными шурами проекты развития[1231]. НПО могли только «поощрять племенные шуры отстаивать свои решения и просить своих представителей выступать от имени местных жителей». Таким образом, в отсутствие властных структур государства гуманитарные деятели оказались в опасной зависимости от отрядов антилиберальных моджахедов.

Подобная недальновидность соответствовала духу времени. На протяжении 1980‐х годов западные наблюдатели видели в таких организациях, как польская «Солидарность», зарождающееся «гражданское общество», способное обсуждать свои интересы и будущее без «ведущей роли» коммунистической партии[1232]. Далее эта логика сводилась к мысли о том, что там, где подобные институции не были укоренены в прошлом авторитарных обществ, их можно продвинуть в будущее за деньги. Андерс Фенге из ШКА говорил, что UNOCA выделило примерно миллион долларов на финансирование афганских НПО и «создало систему, где вы, как афганец, если бы у вас был Совет попечителей и несколько клочков бумаги, могли получить грант в размере 10 тысяч долларов при очень слабом надзоре за расходованием средств»[1233]. К концу 1990 года в UNOCA было зарегистрировано 35 местных НПО; еще 40 добавилось к ним к концу 1991 года[1234]. Однако, как и следовало ожидать, «подавляющее большинство основанных в этот период НПО были мошенническими»[1235]. Неуклонно росло и количество жалоб, поскольку UNOCA стремилось управлять как кабульскими благотворительными учреждениями, так и пестрым списком НПО из Пешавара[1236].