Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Неопределенным, однако, оставался вопрос о статусе этих иностранных НПО в том случае, если Кабул будет захвачен сильной ксенофобской властью. В конце концов, гуманитарные группы были обязаны своим присутствием в Афганистане слабой институционализации, а позднее — разрушению афганского государства. После распада СССР дух нового мирового порядка чувствовался повсеместно, и Афганистан, переполненный ранеными и травмированными телами, помочь которым явно было выше возможностей местного «государственного потенциала», вряд ли мог повернуть историю вспять. Однако Пакистан еще не завершил свои поиски «стратегической глубины». Мечта об исключении афганского государства из международного сообщества оставалась невоплощенной. Искажавшийся персоязычными кабульскими режимами на протяжении десятилетий пуштунский национализм все еще тлел. Наджибулла томился в миссии ООН, и возможности для пакистанских транснациональных проектов и пуштунского национализма слиться и воплотить все старые мечты о территориальности пока оставались непроверенными. Если модернизация теперь безусловно осталась в прошлом Афганистана, что могло помешать средневековью стать его будущим?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Советским Союзом трудно было восхищаться, но при этом ему нельзя отказать в цельности. Его отличительной чертой было постоянство. Он являлся привычной частью архитектуры нашей планеты — устаревшей, но неустранимой. С его уходом неожиданно обнажились какие-то скрытые связи, которые потянули за собой различные аспекты моего привычного повседневного опыта. <…> Это была важнейшая интеллектуальная перемена в моей жизни, смена одного миропорядка, который я только что успел понять и считал раз навсегда данным, на совершенно другой, радикально отличный от прежнего[1246].

Когда обстрелы превратили Кабул в руины, Исламабад пустил в ход новые стратегии своего регионального плана. В период советской перестройки пакистанские исламские организации (такие, как Всемирный исламский конгресс) начали было заводить связи с центральноазиатскими, башкирскими и татарскими мусульманскими институциями, но, когда СССР распался, Пакистан перешел к сотрудничеству с новыми государствами[1247]. В ноябре — декабре 1991 года пакистанские дипломаты объехали все пять центральноазиатских республик, Азербайджан и Россию, установив со всеми дипломатические отношения[1248]. Но, как показала война в Персидском заливе, которую пакистанская военная верхушка сравнивала с легендарной битвой при Кербеле, в политике нельзя исходить из постулата об исламском единстве. Пакистану нужна была новая региональная архитектура[1249]. Как заметила одна газета, пакистанская армия не могла положиться на «доблестный, но не отвечающий запросам времени пакистанский флот» для защиты «яремной вены» морских перевозок углеводородов в случае войны с Индией, и «новый стратегический сценарий» обещал все изменить[1250]. Усиленное тысячами миль «стратегической глубины», переполненное туркменской, иранской и азербайджанской нефтью, располагающее резервными силами исламизированных бойцов-пуштунов, пакистанское янычарское государство обещало стать очень грозным[1251].

И оно должно было стать грозным, поскольку, с точки зрения Исламабада, окончание холодной войны только усилило беспощадную конкуренцию с Индией. В конце 1992 года американский сенатор Ларри Пресслер (инициатор санкций, наложенных на Пакистан за распространение ядерного оружия) посетил Дели и заявил, что существует риск того, что Турция, Иран, Центральная Азия, Афганистан и Пакистан превратятся в «фундаменталистский пояс»[1252]. А по мнению пакистанских политиков, Индия пыталась заручиться поддержкой Вашингтона в антиисламском крестовом походе от Бабри до Багдада[1253]. Исламабад не мог не ответить на этот вызов. В ноябре 1992 года Министерство образования отменило льготные квоты для афганских беженцев в пакистанских университетах, а еще через месяц власти заставили все афганские политические партии, действовавшие на территории Пакистана, прекратить свою деятельность[1254]. В середине января 1993 года правительство объявило, что 3,3 миллиона афганских беженцев должны вернуться на родину[1255].