Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

До тех пор, пока министрам Талибана не нужно было ставить свои подписи на бумаге — с риском навлечь на Кандагар серьезные неприятности, — НПО пользовались определенной свободой. ШКА управлял школами для более чем 20 тысяч афганских девочек в северных и восточных провинциях[1266]. В Кунаре один здравомыслящий мулла воспользовался внутренним кризисом с беженцами, чтобы обновить школьную систему, заменив некомпетентных учителей-мужчин высококвалифицированными учительницами из Кабула, бежавшими от столичного хаоса[1267]. Мало того, подчиненные этого муллы ввели запрет на привлечение к работе в государственных учреждениях мулл из «безумного полумесяца» — провинций Газни, Вардак, Кандагар и Гильменд. Однако в соседней провинции Лагман, которой управлял более жесткий губернатор-талиб, такой либерализации не произошло[1268]. Как ни удивительно, даже в самом Кандагаре ШКА смог обучить три тысячи девочек — огромное достижение по сравнению с теми сотнями, которые смогли получить образование при Дауде[1269]. Андерс Фенге из ШКА даже попросил незаинтересованных афганцев проверить, не были ли эти цифры обманом. В результате цифры скорректировали, но менее чем на один процент.

Такая самодеятельная «система» была, однако, уязвимой. Не соблюдавшие осторожность международные организации явно испытывали терпение министров-талибов. Когда Всемирная продовольственная программа (ВПП) объявила о намерении обучить кабульских женщин профессии пекаря (для чего им выделят зерно из поставок ООН), очередь из женщин в бурках — не менее 500 человек — растянулась на целый квартал. К несчастью, сотрудники ВПП «по глупости забыли, что вход в их здание был буквально через дорогу от пакистанского посольства». Религиозная полиция талибов тут же запретила занятия, а требования ВПП — «никаких черных ходов <для женщин>, только парадные» — еще больше разозлили талибов[1270]. И уж совсем скверный оборот приняло дело летом 1998 года, когда лидеры Талибана потребовали, чтобы базирующиеся в Кабуле НПО перенесли свою деятельность к руинам построенного с помощью СССР Кабульского политехнического университета, что позволяло еще пристальнее наблюдать за иностранцами[1271].

Гуманитарные организации протестовали, но министры-талибы были непреклонны. «Мы, мусульмане, верим, что Аллах Всемогущий так или иначе всех накормит, — заявил министр планирования, — и если иностранные НПО уйдут, то это будет их решение»[1272]. Фенге не позволил Талибану себя обмануть и приказал переместить все материалы из офисов ШКА в Джелалабад; несколько дней спустя полиция провела обыски в (пустых) офисах ШКА в Кабуле[1273]. Фенге в конце концов сумел договориться о возвращении ШКА в Кабул — это входило в «поэтапную битву за добро», которую вели сорок с лишним экспатов, остававшихся в Кабуле с 1998 по 2001 год. Но упорство шведов было исключением из правил. Оголтелость талибов привела к тому, что «большие драконы» гуманитарной помощи (по выражению Фенге) — Агентство США по международному развитию (USAID), британское Министерство международного развития (DFID) и Гуманитарное бюро Европейской комиссии (ECHO) — откликнулись на призыв Фенге прекратить финансирование. ECHO, один из крупнейших мировых доноров, отменил все проекты помощи в Кабуле, где НПО кормили более половины населения[1274]. DFID объявило, что «для НПО, отправляющих свой международный персонал в Афганистан, будет закрыто финансирование от британского правительства»[1275]. Британская «политика жизни» (забота о безопасности сотрудников миссий) сделалась всемирной после собрания доноров в Токио осенью 1998 года, когда крупные агентства по оказанию помощи официально призвали НПО отозвать «международный персонал». Излишне говорить, что афганские граждане не имели такой привилегии, как возможность уехать. «Из воздушного шара выпустили воздух», — заключил Алмквист. Когда-то бывший «питомником» экономического развития, разрушенный Афганистан оказался теперь на краю света.

НЕСОСТОЯВШИЕСЯ ПЛАНЕТЫ