Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

В Афганистане холодная война шла в условиях сдвигов во взаимосвязях между глобальными проектами социализма, развития и гуманитаризма. «Социалистический» мир всегда был внутренне разнороден, но даже лидер Венгрии Янош Кадар подчеркивал, что «в своей основе народная экономика Венгрии является социалистической <…> Все остальное может быть полезным дополнением к этому, но не более того…»[1276] Однако подобный догматизм вскоре стал исчезать. Дэн Сяопин отменил в Китае построенный по советскому образцу десятилетний план развития и объявил о начале рыночных реформ. В 1986 году Вьетнам, следуя примеру Китая, перешел к «социалистической рыночной экономике». Экономики Восточной Европы, выжившие благодаря займам в западной валюте для финансирования экономического роста за счет экспорта, столкнулись с тем, что ускоренно росли только долги[1277]. В отсутствие политической легитимности, необходимой правительству для сокращения социальных выплат или рабочих мест, элиты Восточного блока погрязли в долгах и не смогли предотвратить разразившиеся в 1989 году «политические банковские кризисы»[1278].

С тем социализмом, который воплощала кабульская тюрьма «Пули-Чархи», румынские детдома и разрушающиеся многоквартирные дома, левые могли двигаться только навстречу гибели. Когда в 1990 году был освобожден из тюрьмы лидер Африканского национального конгресса Нельсон Мандела, чья партия имела давние связи с компартией ЮАР, он объявил, что «политика АНК состоит в национализации шахт, банков и монопольных отраслей, и какое-либо изменение нашей позиции по этому вопросу совершенно исключено»[1279]. Однако через два года позиция изменилась. Посетив Всемирный экономический форум в Давосе, Мандела «провел несколько очень интересных встреч с лидерами коммунистических партий Китая и Вьетнама. Они открыто сказали ему следующее: „В настоящее время мы стремимся к приватизации государственных предприятий и привлечению в нашу экономику частных предпринимателей. Мы — коммунистические правительства, а вы — лидер национально-освободительного движения. Почему же вы говорите о национализации?“» После того как советский социализм оказался дискредитирован, старые соперники СССР (такие как Китай), равно как его союзники (такие, как Вьетнам) и друзья из стран третьего мира (такие, как АНК) поспешили изменить ему с сиренами глобализации.

Точно так же сошел на нет и «структурный конфликт». Обанкротился не только советский проект, но и проект третьего мира. Многие левые считали, что их предали и что у них нет будущего — ни в форме социализма, ни в форме национального государства, и эта «неспособность представить свободу на неисследованных территориях будущего» требовала перехода «от политики радикальности к политике целесообразности»[1280]. Для тех, кто, подобно основателям «Врачей без границ», рано отошел от коммунистической веры, это означало переход от классовой политики к антиполитике гуманности. Для тех, кто отошел от нее поздно, это означало переход от понятия справедливости в масштабах национального государства и национальной экономики к справедливости в масштабах Европы, что происходило не вопреки финансовой глобализации, а во многом благодаря ей. Характерно, что наиболее остро противоречия новой системы политических представлений о справедливости выявились именно в таких вопросах, как предоставление убежища. Как только сотрудники иммиграционных служб европейских стран начали придирчиво анализировать шрамы на телах и душах ищущих убежища людей (в поисках подтверждения перенесенной травмы), снова пришли в действие те стратегии власти, которые раньше использовались против Советов[1281].

Не только гуманитаристы, но и сверхдержавы пересмотрели свои отношения со странами третьего мира. Когда советская угроза отступила, вашингтонские аналитики подняли шум об угрозах со стороны так называемых несостоявшихся государств, не способных обеспечить безопасность и сносные условия существования в пределах своих границ[1282]. Пугающие сценарии будущего уже не основывались на ядерном противостоянии. «В тот момент, когда пала Берлинская стена, — писал журналист Роберт Каплан, — я был в Косово, где делал репортажи о стычках между сербами и албанцами. Будущее — здесь, в Косово, сказал я себе той ночью, а вовсе не в Берлине»[1283]. Без эффективного сочетания иммиграционного контроля, помощи в целях развития и интервенционизма прежний третий мир мог захлестнуть мир первый. В 1994 году ЦРУ начало исследовать уязвимость государств по отношению к возможному коллапсу и революции, а американская Стратегия национальной безопасности 2002 года поместила третий мир в центр своей внешней политики[1284]. «Сегодня угроза Америке исходит не столько от враждебных государств, сколько от несостоявшихся», — утверждалось в Стратегии.