Гуру и ученик

Однажды утром Странник проснулся около четырёх утра и услышал громкий разговор в главном зале. Выходит, люди уже начали беседовать с Джнянанандой! Странник, не желая упустить такую возможность, также встал. Однако, прислушавшись и уловив тему разговора, он понял, что голос Свами почти не звучал. Не прошло и нескольких минут, как он узнал голоса двух брахманов из Кумбаконама, учеников местного Шанкарачарьи, прибывших в Тапованам накануне вечером. Под предлогом беседы со Свами они лишь демонстрировали свои ведантические познания ради собственного удовлетворения. «Какой смысл идти и слушать этих болтунов?» — подумал Странник. Он снова сел и погрузился в уединённое созерцание в собственной комнате.

Спустя два часа, после омовения, он пришёл к Джнянананде и совершил утренний намаскар. Гуру сказал: «Ты не присоединился к нам сегодня утром? Это было восхитительно: вся философия, о которой можно лишь мечтать, — высокопарные беседы об Атмане и Брахмане!»

Странник ответил: «Я понял, что происходит, и именно по этой причине, поразмыслив, решил остаться у себя и заняться молчаливой медитацией».

«Какая мудрость! — воскликнул Свами. — Все эти разговоры о мудрости и так называемом познании Брахмана — лишь сотрясание воздуха. Только дхьяна может привести к Атману, Который и есть Брахман. Всё остальное — просто детские игры».

Конечно же, в образе жизни Шри Джнянананды присутствовало и нечто непостижимое для Странника. Для него образцом подлинного джняни, естественно, был Рамана Махарши, даршану которого он получил один-два раза в течение последнего года его жизни. В те дни Рамана, как правило, неподвижно сидел на кушетке, погружённый в атмосферу поклонения, сохраняя абсолютное безразличие к происходящему вокруг него. Джнянананда, напротив, казалось, был неспособен сохранять спокойствие. Он активно (слишком активно, по мнению Странника) заботился о строительных работах, проходивших в те дни в ашраме. Он позволял людям болтать в его присутствии столько, сколько им было угодно, и даже очевидным образом интересовался темами их разговоров.

Было и много другого, что шокировало нашего европейского садху. Более того, не у всех посетителей Свами оставлял благоприятное впечатление. Некоторые утверждали, что видели на лице гуру заметное удовлетворение, когда к воротам подъезжала машина, в особенности если из неё выходил белый человек. Другие критиковали его за то, что он не пытался опровергнуть легенды о его возрасте, предыдущей жизни и так далее.

И всё-таки, какие бы мысли ни мелькали в голове Странника, в подходящие или неподходящие моменты, каждое утро и каждый вечер, когда он приходил выразить почтение Учителю, а особенно, когда, оставаясь с ним наедине, внимал его наставлениям, он ясно ощущал, что этот человек — подлинный гуру, о котором он так долго мечтал, и что именно он может привести его к Истине, если ему удастся предаться ему с безусловной верой. Казалось, они общались друг с другом на самом глубоком уровне. Слова гуру вызывали в нём такой отклик, какой не мог вызвать больше никто. Странник чувствовал, что на поверхность выходили глубочайшие тайны его сердца, захороненные в его недостижимых недрах. Вибрация наставлений гуру проходила через всё его существо, вызывая в нём прекраснейшие обертоны.

Кроме того, вся личность Джнянананды излучала удивительно чистую и нежную любовь, обращённую к каждому лично, но в то же время единую для всех. Радость ощущения того, что ты любим им, сопровождалась высочайшим уровнем непривязанности; в то время как каждый из нас хочет получить привилегию быть единственным возлюбленным. Он любил каждого так, как будто этот человек был единственным. Чувствовалось, что для него все различия, бхеда, сводились к нулю и растворялись. В каждом ученике он напрямую видел его истинную личность, единственное истинное Я, Атман.

Всё это, несомненно, покажется парадоксом для тех, кто не обладает тайной высочайшей мудрости, джняны, и в особенности для тех (как европейцев, так и индийцев), чьи умы обусловлены шаблонами, которыми они так гордятся. Ни одной философии не удалось объяснить или понять бесконечное существование личности в сердце опыта недвойственности или в нерефлексивном осознании Бытия и истинного Я. Сами индийские джняни, будучи пленниками собственных умственных конструкций, зачастую теоретически отвергают этот факт с помощью категорий своей мысли. Однако их жизнь, и в особенности дар бескорыстной любви, чётко доказывает, что их личность (не важно, как они её называют), достигнув Абсолюта, не лишилась ничего первостепенного. Глубже любого осознания, которым он может обладать, джняни замечательным образом отражает в себе, словно в зеркале, что нет больше ничего тусклого; сама тайна бытия, тайна существа, тайна Бога и Духа теперь свободна для игры, проявляясь через него в мире, и этот секрет известен лишь ему одному.