Густая роща

— Пф, — Юда рассмеялась. — Подумаешь, великое дело. Он совсем не умел сеновалить.

— Сама готовь свой дурацкий суп! — Вила отвернулась.

— Ой! Смотрите, кто обиделся. И из-за чего? Из-за какого-то страшного пришельца.

— Он не страшный.

— Кстати, пока не забыла, — Юда взяла кусочек капусты и захрустела им. — Я для него готовить не буду. Поэтому если хочешь побыть дурочкой на побегушках, валяй. Можешь его кормить, ведро или сено за ним менять, мне все равно. Только помни, что скоро полнолуние, и что он должен влюбиться в нас обеих.

— И что ты предлагаешь? Держать его на привязи?

— Я предлагаю тебе забыть о своей гордости и тупых чувствах, — Юда ущипнула сестру за бедро, и та ойкнула, ударив ее по руке. — Нам нужно снять проклятие, а потом я его убью, и мы сожрем его мясо.

— Но он все равно не влюбится ни в тебя, ни в меня, — возразила Вила.

— Это мы еще посмотрим, — ухмыльнулась Юда. — Нигде не сказано, что мы не можем использовать приворотное зелье.

* * *

— Черт, телефон! — Слава стал искать руками по сену, но наткнулся на теплый бок козы.

Розочка заблеяла, подскочила и накинулась на него, облизывая лицо.

— Фу, перестань! — с трудом отбившись от козы, Слава продолжил поиски.

«Неужели она его забрала?» — подумал он, замерев.

Так потерять последнюю надежду на спасение — да он просто везунчик!

Понимая, что злостью делу не поможешь, Слава сосчитал до десяти. Эта практика никогда не помогала ему в повседневной жизни, ведь обычно он не злился и его трудно было вывести из себя. Но сейчас ему стало спокойнее.

«Наташа слышала мой голос. И голос этой странной девки. Они с Димой и Ирой что-нибудь придумают, — успокаивал себя Слава. — В конце концов и Тая, и я пропали довольно давно… наверное, давно. Черт, как узнать время?»

Он вспомнил о наручных часах — семейной реликвии, передававшейся из поколения в поколение. Слава изогнулся, склонился как можно ниже прислушался: стрелки часов громко тикали.

«Хорошо. По крайней мере я смогу сориентироваться, если сниму повязку», — вернувшись в сидячее положение, Слава потерся лбом о плечо. Он повторил это несколько раз, и уже сбился со счета, когда повязка поддалась и приподнялась на сантиметр, позволяя ему разглядеть собственные ноги, руки и сено.

«Есть!»

Но его радость испарилась со скрипом двери.

* * *

Иван и серый волк разглядывали сапоги-скороходы.

— Как думаешь, если я их надену, то помру? Вдруг они прокляты? — спросил царевич.

— Вряд ли, — ответил волк. — Мы теряем драгоценное время, а сапоги-скороходы помогут его восполнить. Девочка не была похожа на злую ведьму.

— По их виду никогда не знаешь, кто из них похож, — сказал Иван, хмыкнув.

Издалека донесся рев Лихо: земля содрогнулась, несколько огромных деревьев с равномерным скрипом упали по разные стороны.

Иван всунул ноги в травяных сапогах в скороходы, и те сели, как влитые.

— Похоже, что сапоги делали для тебя. Таких маленьких ног во всем Залесье у мужчины не сыщешь, — ухмыльнулся волк.

Только хотел Иван-царевич ответить ему, как тот засмеялся во все горло.

— Смешно, — сказал Иван, — да только эти маленькие ноги сейчас тебе покажут, кто здесь главный!

Он несильно пнул волка под зад и тот, ощетинившись, отошел.

— А теперь попробуй поспеть за мной, глупое создание, — царевич сделал шаг и сапоги перенесли его на семь миль вперед.

Оказался он в овраге, да не простом, а Овраге Сомнений. И пока волк спешил угнаться за ним, Иван почувствовал тоску по дому и Василисе.

«Должен ли я сразить Лихо? Есть еще много храбрецов, которые могут сами поймать эту тварь», — подумал он.

Достал царевич из ножен меч и бросил его на пожухлую траву. Туман, покрывающий Овраг Сомнений, нагонял на заблудившихся людей сон. Те, кто засыпали в нем, больше никогда не просыпались.

— Ну, здравствуй, Иван-царевич, — молвил его собственный голос. Вот только звучал он старчески. — Куда путь держишь?

— Я иду за Лихо, чтоб спасти Залесье, — ответил он, через силу открывая рот. Его язык еле ворочался, а тело стало ватным.

Двигаться Иван не мог, ноги словно приросли к земле.

— Зачем же тебе, Иван-царевич, ввязываться в бой бессмысленный? — спросил голос. — Неужто не соскучился по Василисе Премудрой, супруге родной?

— Соскучился… но иначе мы все погибнем, — возразил Иван, наклоняясь, чтобы поднять меч.

— Кто «все»? Те царевичи глупые, что царства поделить не могут? Те люди бездумные, что проклинают друг друга? — голос рассмеялся. — Подумай, Иван-царевич, что в этом мире важнее: битва или любовь?

— Любовь важнее, ведь она бережет меня в битве, — не сдавался Иван.

Он сжал рукоять меча, но колено предательски прогнулось, и вот он уже стоял в овраге на колене, упираясь острием в землю, чтобы не припасть к ней и не отдаться безмятежному сну.

— Правду говоришь, Иван-царевич, — молвил голос. — Но только в любви ты будешь жить с Василисой вечно и счастливо, а в битве можешь пасть за мгновение. Моргнуть не успеешь, как отправишься в мир иной.

Иван собирался ответить, да не смог пошевелить ни губами, ни телом. Так и застыл: колено в землю, рука на рукояти, голова склонена, а веки закрываются.

Глава 12