I

Она оставила ворота, прошла несколько коротких улиц вдоль стены и остановилась напротив окна

графини. "Констанция!" - крикнула она снова, но стена была слишком высокой, чтобы её кто-то

мог заметить, да и окно графини едва было отсюда разглядеть. Осмотревшись по сторонам, Готель

увидела лежащий неподалеку камень, довольно приличных размеров и, решив встать на нем одной

ногой, снова позвала графиню. Её поведение не вызывало никакого интереса со стороны

прохожих. Люди шли дальше по своим делам и, видя это, Готель с каждым разом осмеливалась

кричать еще громче. Она даже приподнялась на мысок, чтобы лучше видеть окно Констанции, но

в какой-то момент камень под её ногой покачнулся, и Готель упала на дорогу, вскрикнув от боли и

схватившись за правую лодыжку. Она села на тот же злосчастный камень и тихо заплакала. Но

плакала она не от боли, а оттого, что мир, в котором она жила последние несколько лет, в

одночасье рухнул. Поняв, что более она здесь сделать ничего не сможет, она осторожно встала на

ноги и, сильно хромая на одну ногу, держась за стены домов, добралась до своей улицы.

Следующие несколько дней она почти не выходила из дома. Нога все еще сильно болела, и

все что она могла себе позволить, это пересечь, подпрыгивая на одной ноге, свою узенькую улицу

и купить у Гийома утренний хлеб.

- Я с радостью донес бы вам хлеб лично, - говорил тот, видя, как мучается соседка.

- Спасибо, мой дорогой друг, - отвечала она, - но это единственное место, куда я могу выйти в

своем теперешнем состоянии, потому не лишайте меня этой возможности, прошу вас.

Как и предсказывал Раймунд, Констанция, испугавшись гнева Готель, закрылась во дворце.

Готель вспомнила надежду Констанции, что, возможно, "её будущий муж окажется в одном лице с

любимым". Их обоих Готель любила, и возможно потому, что они действительно того

заслуживали. И возможно, они не предадут украденное у неё счастье ради пустого брака,

предназначенного лишь на то, чтобы блюсти честь Короны и делить её территории. Возможно,

маркиз все же станет мужчиной и сделает, наконец, Констанцию счастливой женой, такой, какой

она мечтала быть, и оба они будут счастливы, если, конечно, смогут простить себя сами.

Возможно.

Готель не испытывала гнева, её чувства были все еще притуплены шоком. Она часами

смотрела в окно своей мансарды, шила или читала Писание. Она редко даже спускалась вниз, из-за

своей ноги, а потому, когда кто-то вдруг постучал в её дверь, в первую очередь выглянула в окно,

прежде чем заставлять гостя ждать, пока она сама спуститься.

Это был Клеман.

- Входите, открыто! - обрадовавшись, крикнула Готель.

- Я узнал, что вы уже неделю в Париже, но все еще не посетили меня, - сказал тот, глядя, как

мучительно Готель спускается по лестнице; на что та, вздыхая, развела руками, демонстрируя свое

бедственное положение.

- Что с вами случилось? - спросил он, подав ей руку.

- Ничего страшного, просто упала, мой дорогой друг, пустяк, - махнула она рукой, - я рада,

что вы пришли, сама бы я до вас не дошла, - засмеялась она.

- Вы смеетесь, это хороший знак, - улыбнулся Клеман.

- У меня есть сок, если хотите, там, в кувшине. И я бы тоже не отказалась от глотка.

Клеман подошел к кувшину, но сок уже забродил, и потому, заглянув туда, он поставил

кувшин на место.

- Простите, я совсем не выхожу из дому, - тихо сказала Готель.

- Если позволите, я принесу вам воды или еще что, - спросил тот.

- Вы очень добры, мой друг, но я не могу вас так утруждать своими заботами.

- Мне это будет не трудно, - сказал Клеман, расторопно направившись к двери, и добавил уже

на пороге, - я рад, что вы вернулись, всегда рад.

Он вернулся через полчаса с водой, сыром и фруктами.

- Сейчас в Париже такая жара, что без воды можно умереть, - говорил он, раскладывая на

столе продукты.

Готель молчала. Она смотрела на Клемана, орудующего у неё дома так по-хозяйски, и

жестикулирующего так по-свойски, словно это был очередной день из тысяч таких же

предыдущих, и думала, что после её судорожной погони за счастьем, только случившееся с ней

полное отсутствие движение, могло позволить ей задержать взгляд на этом невзрачном человеке.

- Этот бальзам всегда готовила моя бабушка. По отцу, - Клеман стоял спиной к Готель,

старательно расталкивая в ступке какие-то травы, - вы не поверите, мадмуазель, сколько людей в

Лионе, приходили к ней за его рецептом, но никому, никому она не открыла его секрет!

- Вы подарите мне ребенка? - неожиданно спросила Готель.

Клеман на мгновение замедлился, но быстро придя в себя, продолжил разминать смесь:

- Похоже, вы сильно ударились, - произнес он, на что Готель грустно себе улыбнулась.

Когда приготовление бальзама было закончено, он повернулся к Готель:

- А теперь вам лучше прилечь.

Он взял её на руки, чтобы отнести девушку наверх, и та издала что-то вроде: "Ай-ай". Это

получилось несознательно, но и вовсе не от боли. Готель сама удивилась, почему она это сделала,