I

- В том то и парадокс, что он, похоже, собирается следовать моей дорогой, но я не уверена,

хватит ли мне смелости показать ему, куда она ведет.

- Не оставляете надежды родить? - риторично проговорила аббатиса.

- Я была ущемлена детством, возможно, поэтому не принимаю отказы, - немного засмеялась

Готель, намекая настоятельнице на отказ в монашеском обете, - это мелочи, я понимаю, но что за

женщина та, кто не может дать потомства, - договорила она со слезинкой повисшей не реснице, -

мне гораздо сложнее, чем остальным; гораздо сложнее, чем многие могут подумать; мне сложнее

быть женщиной и гораздо сложнее доказать это.

- Могу поклясться, дорогая, для многих в Париже созданный вами образ является эталоном

женственности.

- А что мне еще остается, - надрывисто произнесла Готель, - для меня это единственное

оправдание, чтобы каждый новый день смотреть ему в глаза.

- Ну, не унывайте так, дорогая, - утешала её сестра Элоиза, - я уверена, придет время, и небо

пошлет вам ребенка.

Правда, Клеман не слишком горевал по этому поводу, либо того не показывал. Он не видел

ничего, кроме счастья быть мужем Готель, и всецело отдавался этому занятию. Он содержал в

порядке и дом, где он жил с супругой, и магазин на Сене, в который он переоборудовал свое

некогда холостяцкое жилище. Они перенесли на набережную весь товар, освободив оба этажа

исключительно для своего удобства. А потому, когда Готель вернулась домой, она очень

удивилась застав там, неподвижно сидящего на кровати, мужа:

- Я думала ты в магазине.

- Отец умер, - тихо сказал Клеман.

У Готель оборвалось сердце: "Стоит мне только ступить за порог, обязательно что-то должно

случиться", - подумала она.

- Теперь мне придется продать магазин, - сказал он.

- Почему? - села рядом Готель.

- Иначе у них отнимут дом, - Клеман поймал себя на мысли, что не готов еще говорить о

родителях в единственном числе.

- А мадам Пенар? - осторожно спросила Готель, но Клеман только отрицательно покачал

головой. - Пусть переезжает к нам, - предложила тогда она.

- Мама не поедет в Париж. Она ненавидит Париж всей своей душой.

- Но почему?

- Потому, что я оставил их ради него.

- Но это наш магазин, и это твоя мечта!

- Ты не понимаешь, - вскочил он, - я повел себя, как эгоист, и по молодости мне это было

простительно, но не теперь. Я и так причинил ей много горя, и, похоже, для меня настала пора,

сделать что-то правильно.

Готель все понимала. В первую очередь то, что больше всего Клемана выводило из себя не то,

что умер отец и что у матери могли забрать дом, а то, что у Готель, его жены, а не у её мужа были

средства и возможности это предотвратить. Готель тихо обняла его, как вулкан, способный

взорваться от любого неосторожного движения, и решила не поднимать больше эту тему до

удобного момента. К вечеру следующего дня они прибыли в Лион.

Еще по дороге начался дождь, и когда экипаж добрался до города, его улицы уже

превратились в болото. Готель и Клеман вошли в дом на холме. Мать обняла Клемана и спустя

несколько минут пригласила обоих к столу. Это была женщина шестидесяти лет, одетая в чистое

черное платье, с убранными волосами и ухоженными ногтями. Весь вечер, разговаривая с сыном,

она смотрела на его супругу.

Она сказала, что отца похоронили утром, и она еще не успела переодеться. Дом

действительно оказался большим, что содержать его простой женщине в одиночестве было бы

невозможно. Здесь было всего два этажа, на даже те две комнаты наверху в сравнении со

скромной мансардой Готель, казались дворцовыми палатами, не говоря уже о первом этаже.

Прием вдовы оказался холодным и не приятным для Готель. Скорее всего, она надеялась, что

её "блудный сын" все же одумается и, продав свою "лавочку" в Париже, вернется в "семью", но

ходу вечера и за разговорами, она поняла, что возвращаться никто не собирается. И, конечно же,

по её мнению, виновницей его горячей привязанности к Парижу была Готель. И, возможно, в этом

она была права. Да и сама Готель понимала, что приехала в Лион не ради неё, а потому, спустя

несколько часов, она отпросилась у супруга посетить церковь Сен-Мартен д'Эне. И пока она шла

туда и обратно, под сырым промозглым ветром, она размышляла о том, почему она так

сопротивлялась продаже дома Клемана, и почему идет в ненастную погоду по грязным улицам

чужого города; и все эти размышления её по-настоящему пугали. Ведь именно об этом еще вчера

она говорила сестре Элоизе. О своей дороге, на которой, заглядывая в будущее, Клемана может и

не быть.

Когда Готель вернулась, в доме было темно. Войдя, она опустила мокрый капюшон и

встряхнула от воды одежду. Не став зажигать свечу, чтобы не привлекать внимания к своему

возвращению, она выложила на стол немного подмокший документ и пошла вверх по лестнице.

- Зачем вы это делаете? Ведь вы его не любите, - раздался женский голос из темноты.

Готель остановилась на мгновение, пытаясь разобрать откуда говорят, но так и не поняла: