I

Преодолев последние ступени, Готель ступила в круглый зал, как видно являющийся главной

комнатой, кухней и гостиной в одном лице; правда, всё вокруг было так давно заброшено, что под

слоем пыли и паутины с трудом можно было отличить одежный шкаф от печи, а книги от тарелок.

Свет, наполняющий зал, поступал через витражное окно, которое, как и несколько других, были

наглухо закрыты, отчего воздух здесь был тяжелым и сжатым. Осторожно переступая по полу,

обходя книги и карты, разложенные повсюду, Готель подошла к большому окну и настежь

открыла его ставни. Её грудь наполнилась свежим воздухом и замерла при виде, открывшемся её

взору. Она никогда не была в раю, но теперь она представляла, на что он мог быть похож. Её

поглотило небо, в которое можно было смотреть, не поднимая головы, и пушистые, теплые от

солнца облака, которые можно было погладить, казалось, стоит только вытянуть вперед руку. И

словно истосковавшийся по дому ветер, пойманный среди скал, ворвался волной и стал

перелистывать книги на столе и выметать залежалую пыль. И Готель кинулась ловить убегающие

карты, будто кто-то мог её отчитать за подобную неосторожность.

Собирая разбросанную по полу бумагу, она невольно обращала внимание на рисунки и

записи на них. На одном были выписки из библейских писаний, на других карты городов:

Шамбери, Лиона, Женевы, небольших поселков и деревень. Но больше остальных здесь было карт

звездного неба, с датами и неразборчивыми пометками на полях. Присмотревшись, Готель

обнаружила, что почти все они были сделаны в начале прошлого века, и чаще остальных на них

значился год одна тысяча сто тридцатый.

Готель пожала плечами, поскольку, кроме своего рождения в те годы, она не могла

припомнить ничего более знаменательного. Сложив, по возможности, всё на свои места и

основательно перепачкавшись в пыли, она огляделась по сторонам и подняла голову наверх. Свод

башни также имел окно, плотно закрытое, как и другие, предназначение которого ей было

неведомо. Еще две двери вели в комнаты, в одной из которых находилась опочивальня, а в другой

некое подобие библиотеки, с полками и столом, безжалостно заваленным бумагами. И, конечно,

здесь были книги. Много книг. Писания, научные трактаты, библейские летописи и снова заметки

по астрономии, словно тот, кто всё это читал, хотел найти связующие меж ними нити. Здесь же на

столе лежали дневники и несколько измерительных приборов, такие как: простые весы,

увеличительные линзы и астролябий в довольно неплохом состоянии. "Странное имя для рыцаря",

- вспомнилось Готель, после чего её внимание привлекли несколько серебряных монет, лежащих

на самом видном месте и свечи, качественные, плотные и относительно большие. Этот парадокс

несколько смутил девушку, поскольку весь пыльный антураж, даты на документах и, конечно же,

нетронутые деньги, говорили о том, что уже более ста лет в башню никто не заходил, но свечи!

Свечи в подобном виде появились в обиходе совсем недавно, и уж конечно не в том качестве, как

здесь. Несколько минут она пыталась уложить в голове эту фантастическую идею, но, в конечно

итоге, причислила её ко всем прочим чудесам этого загадочного места.

Готель решила остаться здесь, пока не отыщет кольцо, а затем отправиться в Турин, как и

планировала. "Да простит меня сестра Франческа за опоздание", - думала она, убирая постель в

стирку. И было еще одно неотложное дело. Нужно было, во что бы то ни стало, дать покой

убитому германцу в ущелье, похоронив его.

Сложив останки в мешок, она положила его в небольшую яму и плотно заложила её камнями.

Она могла бы устроить его могилу в лесу, как говориться, подальше от глаз, но посчитала

несправедливым и непозволительным себе выдворять из волшебного мира человека, с таким

трудом его создавшего; а потому выбрала место здесь, поодаль от башни, у противоположной

скальной стены, куда не выходили окна, и как раз там, откуда проистекал ручей. Она прочитала

несколько молитв об упокоении души несчастного и даже провела некоторое время рядом с ним,

глядя на воду и разбирая собственные мысли. Затем, сама о том не думая, сняла с себя истерзанное

платье, отстирала его и разложила здесь же, рядом, на траве, надеясь, что полуденного солнца

хватит высушить его до вечера. И вошла в ручей, который благодаря своей малой глубине был

теплее, и была рада, что в её бесконечной жизни нашлось, наконец, хоть несколько минут

отмыться от своего затянувшегося путешествия. Она вытирала свое новое тело уже подсохшей на

траве простыней и, покачивая головой, осматривала молодую, как кровь с молоком кожу.

"Пятнадцать лет, - подумала она, - какой кошмар".

А кошмар был в том, что Готель была взрослым человеком, умудренной жизнью в миру и

храме. Естественно, что как и любая женщина, она была рада видеть себя молодой, но оказаться