И Аз воздам

— Я, представьте, был однажды свидетелем. Жар нестерпимый, но огня не видно. И вдруг — неистовое пламя мгновенно охватывает всё вокруг, и справиться с ним бывает крайне тяжело. Таково сегодняшнее международное положение, в котором определённые силы концентрируются для удара по Республике Советов, по русской революции. Открытого огня ещё не видно, но костёр вот-вот полыхнёт. Потому во весь рост встаёт задача не допустить воспламенения и погасить всё то, что тлеет скрытно. Причём, задача не только наша, но и всех здравомыслящих сил в мире. Вы согласны с этим, господин граф?

— Я согласен с вашей оценкой ситуации в такой трактовке, — медленно заговорил Вартбург. — Но согласитесь, есть и ваша вина в том, что в Европе имеет быть напряжение. Ведь Англия не просто так порвала с вами отношения — то же пресловутое письмо Зиновьева, в котором он призывает английский пролетариат готовиться к немедленному восстанию, ведь не придумано же? Оно существует.

— Товарищ Зиновьев отрицает, что писал его. Он утверждает, что письмо — фальшивка, — заметил Радек.

— Допустим, что есть так, — сказал граф. — Хотя было бы странно, если бы он подтвердил обвинения. Но есть его выступления, есть статьи, в них содержатся призывы к мировой революции, к войне с угнетателями и эксплуататорами. Другими словами, к свержению законных правительств. Вы же не будете отрицать, что такие призывы существуют на самом деле?

— Призывы существуют, да, — как-то даже охотно согласился Бухарин. — И это очень большая ошибка товарища Зиновьева.

— Для политика, который стоит во главе Коммунистического Интернационала, я бы сказал, что это есть непростительная ошибка.

— Соглашусь и с этим. Но с существенной поправкой: товарищ Зиновьев уже не состоит в руководстве Коминтерна. Более того, на днях товарищ Зиновьев выведен из состава Центрального комитета нашей партии. Во-многом, как раз из-за подобных ошибок. Присущих, кстати, не только ему, но и всей оппозиции. Оппозиционеры определяют только себя верными последователями Ленина, но при этом начисто забывают указания Ленина о возможности и даже необходимости мирного сосуществования государств с различным общественным укладом.

— Несчастье оппозиции в том именно и состоит, что она не понимает и не признает этих указаний Ленина, предпочитая ленинской политике ультралевую трескотню, — негромко сказал Сталин.

Присутствующие разом повернулись к нему, ожидая продолжения мысли. Но Сталин замолчал, трубка его пыхнула ароматным дымком.

— Прежде всего, мы непосредственно заинтересованы в политике мира, — после паузы вновь заговорил Бухарин. — В нашей среде не может быть военной партии, в том специфическом смысле слова, который этому слову обычно придаётся. Мы должны вести демонстративную и яркую политику мира. Мы должны и будем стремиться вести её именно в данном направлении. И вы, граф, можете нам помочь.

— Но каким образом? — искренне удивился Вартбург. — Я ни в каком случае не могу выступать от имени советского правительства.

— Говоря «нам», я имел в виду действительно нас, — улыбнулся Бухарин. — То есть, и Советский Союз, и все страны Европы. Вы же сами сказали, что войны не желает никто.

— Да, я так сказал. Я так думаю, я уверен.

— Ну вот видите, — Бухарин снова наслаждался замешательством графа. — У вас есть влиятельные друзья в правительствах практически всей Европы. Мы просим вас, донести до них это наше стремление к мирному сосуществованию. Мы не желаем войны и пойдём на многое, чтобы не допустить её.

— На многое? — переспросил граф.

— Да, на многое. За исключением, разумеется, принципиальных позиций.

— Например?

— Например, отмена монополии на внешнюю торговлю, — сказал Бухарин, испытующе глянул на Вартбурга, ожидая отклика, но тот молчал. — Впрочем, детали можно обсудить позже. Сейчас важно ваше принципиальное согласие на данную миссию.

Молчание повисло в комнате. Граф старался не встречаться глазами с присутствующими, но, помимо воли, обернулся к Сталину. И буквально натолкнулся на его пристальный взгляд, в котором светилось понимание и — граф не поверил своим ощущениям — непонятное сочувствие.

— Вы опасаетесь нашего курса на мировую революцию, — не спросил — утвердил Сталин.

Вартбург энергично закивал, говорить он не мог — перехватило горло.

— Вы напрасно опасаетесь, — спокойно продолжил Сталин. — Мировая революция — это не стратегия, это тактика, и очень скоро вы в этом убедитесь.

Граф во все глаза смотрел на Сталина, он не видел невероятного изумления, выступившего на лицах Бухарина и — особенно — Радека.

— А тактика, уважаемый господин фон Вартбург, как вы знаете, дама весьма изменчивая и переменчивая. И зависит от многих обстоятельств, складывающихся в каждый данный момент, — Сталин потянулся вперёд, выбил трубку в пепельницу. — При известных переменах в мире от сегодняшней тактики может остаться вот это, — он показал на серую кучку пепла.

— И я могу передать ваши слова моим друзьям? — граф наконец справился с голосом.