И близится ночь

– Я хочу плавать, – сказал брат. – И лежать на солнце.

– Я хочу плавать и лежать на солнце, – повторила она так же жадно. – С тобой. С Мэри и Роуз. С нашими мамами на пляже. И с Кейт.

– Как это прекрасно, – безнадежно сказал он. Ричард Куин смотрел на стены так, словно видел сквозь плитку и потрепанные старые афиши все, чего хотел. – Как прекрасно.

– Помнишь медовые соты, которые ты принес к чаю, когда у вас в гостях была мисс Бивор? – спросила она.

– Да, мы шокировали дам, съев их ложкой.

– И полив сливками, – напомнила она.

Они тихо и жадно засмеялись.

Я смотрела на них в недоумении. Веселость Ричарда Куина была ценной, потому что в душе он был серьезен, он размышлял над такими важными тайнами. Я думала, что брат поделится некоторыми из них со мной, прежде чем уехать. Но он только смотрел Розамунде в глаза и говорил о сотах и сливках.

– Я боюсь, Розамунда, – сказал Ричарда Куин. – Ты не представляешь, как я боюсь.

Розамунда перестала смеяться, и ее взгляд стал невидящим. Она высвободила свою руку из его, а затем схватила ее с еще большей жадностью, как бы говоря, что он должен крепче сжать ее ладонь и пальцы, сдавить ее плоть, чтобы приблизиться к крови, нервам и естеству. Потом на нее напало заикание, она открыла рот, и ее язык зашевелился из стороны в сторону. Но ей удалось выдавить из себя слова:

– Слаще медовых сот.

Воспоминание или предчувствие пробежало по Ричарду Куину, как огонь по пакле, и обожгло и Розамунду. Когда оно угасло, оба повернулись ко мне, и я почувствовала себя защищенной добротой их лиц.

– Я попрощаюсь с вами здесь, – сказал он. – Дорогая Роуз, позаботься о Розе мира. И поверьте мне, когда я говорю, что со мной все будет в порядке. В том же строго правдивом смысле, в каком равны углы при основании в равнобедренном треугольнике. Без изысков, без затей. Не символически, не мистически. Просто в порядке. А теперь мне нужно пойти и найти Джеральда. Что мне делать, если Джеральда там не будет? – почти детским голосом спросил брат с внезапной усталостью. – Но он там. Он наверняка там. А теперь, Роуз, закрой глаза и не открывай их, чтобы посмотреть мне вслед.

Я стояла в темноте, и его губы коснулись моих; а потом он ушел.

Глава 9

Посреди ночи, через десять дней после отъезда Ричарда Куина во Францию, нас с Мэри разбудил громкий шум из маминой спальни. Мы побежали к ней, нашли комнату в темноте и включили свет. Мама стояла у комода, где хранила нижнее белье, и смотрела в выдвинутый ящик, а рядом валялся опрокинутый стул. За последний год она так исхудала, что ее прямая батистовая ночная сорочка казалась пустой маленькой палаткой.

Мы обняли ее и сказали:

– Мама, что ты ищешь? Ложись в постель, а мы для тебя это найдем.

– Не докучайте мне, дети, – ответила она. – Мне некогда. И выключите свет. Мне он не нужен.

– Но мама, что ты пытаешься найти? – спросила Мэри.

– Выключите свет, – взмолилась она. – Говорю же вам, мне он не нужен.

– Но ты опрокинула стул, – сказала я.

– Стул может с тем же успехом лежать перевернутым, если на нем никто не хочет сидеть, – раздраженно ответила она, – а я не хочу на него садиться. И выключите свет. У меня от него болит голова.

Мы выключили свет, и в темноту вошла высокая фигура Кейт со словами:

– Мэм, уже очень поздно, а вам надо отдохнуть, вам понадобятся все ваши силы. Что вы делаете?

– Я хочу убедиться, что все чисто и опрятно, – сказала мама.

– Все чисто и опрятно, – сказала Кейт. – Всё на своих местах. Вам будет лучше в кровати, мэм.

– Я не хочу лежать, не зная, как и что, – вздохнула мама.

– Все хорошо. – Кейт отдернула оконную занавеску. – Видите, все хорошо.

Обе посмотрели вниз, на спящую улицу, как будто там было что-то еще, кроме бледно-желтых фонарей, кота, медленно шагавшего посреди дороги, и слепых домов.

– Да, – сказала мама и отвернулась, и Кейт опустила занавеску. Мы услышали, как кровать слегка прогнулась под ее крошечным весом, и вскоре поняли по маминому дыханию, что она заснула.

Следующим утром нам показалось, что нам это приснилось. Но мама позавтракала в постели, чего почти никогда не делала даже сейчас. Не встала она и к обеду. Мама выглядела ненамного слабее, чем обычно, и сказала, что не чувствует себя больной. Единственная странность заключалась в том, что она лежала в постели, вытянув руку так, что ладонь плашмя упиралась в стену. Раньше я никогда не видела, чтобы она так делала, и постеснялась спросить ее, почему она это делает. В три часа я открыла входную дверь и приняла телеграмму, в которой сообщалось, что Ричард Куин погиб в бою. Я дала мальчику шиллинг и деньги на телеграмму Розамунде. Потом я подошла к лестнице, ведущей в подвал, и позвала Кейт. В сумраке внизу появилось ее белое лицо, и она спросила:

– Это оно?

– Да, – сказала я. – Но полагаю, ты уже знала.

Она ответила:

– Нет. Мы с матерью ничего не делали из уважения к воле вашей мамы. Но, без сомнения, в доме не было никого, кто бы не знал, что он отправляется дальше, чем во Францию.