И Бог ночует между строк. Вячеслав Всеволодович Иванов в фильме Елены Якович

Теперь я перехожу к тому дню, примерно за полтора месяца до того, как Фадеев покончил с собой. Уже состоялся ХХ съезд. Доклад Хрущева прозвучал 25 февраля 1956 года, а Фадеев покончил с собой в начале мая. Значит, это середина марта или что-то в этом роде. Еще снег лежит, я помню, такой голубой, замечательный… «Весна света», по Пришвину. Мы всей семьей пошли гулять. В воротах нас догоняет Фадеев: «Давайте я пойду с вами». Мы идем, разговариваем на разные темы. Ну, из интересных вещей, интересных для того, чтобы понять, что представляет собой Фадеев перед самоубийством… Он вроде уже не у дел. Союзом писателей не руководит. Но остается членом ЦК, то есть он все равно очень крупный большевик. Среди рукописей, которые ему дает издательство, — воспоминания Гольденвейзера. И Фадеев с некоторой завистью и восторгом нам говорит: «Вот какая замечательная книга! У этого великого пианиста, который хорошо знал Толстого, осталось идеалистическое представление о жизни. Ну, конечно, сейчас это напечатать невозможно!» Мы возвращаемся с прогулки. Фадеев идет вместе с нами. Одним словом, он просидел у нас до поздней ночи. Среди всякого говорения Фадеев ко мне обращается и говорит: «У тебя здесь нет Гоголя? Принеси, пожалуйста, „Вия“». Я приношу. Фадеев находит — явно хорошо знает текст, быстро ищет — сцену, где полет на ведьме. И читает эту сцену — изумительно! Он пьяный, но вполне хорошо читает. Но самое главное, что он читает как бы с точки зрения человека, который вот сейчас сам летит на ведьме. Потом Фадеев говорит: «Меня все время это мучит. Я вам сейчас расскажу…»

1932 год. Это начало длительных наездов-возвратов Горького из Италии в Москву. Там уже Муссолини, как понимаете, ему рано или поздно придется уехать. И материальная сторона важна, потому что Горький получает огромные деньги из России и перестает получать от западных издательств — проходит слава. Только что состоялся этот ужасный кризис 1929 года, так что вообще литература — не способ зарабатывать деньги в Европе. Так или иначе, Горький в состоянии полувозврата в Россию. К его окончательному возвращению Сталин приготовил ему подарок: постановление ЦК о роспуске РАППа, Российской ассоциации пролетарских писателей. Постановление было принято без консультации с Горьким, и Горький не был согласен. Мой отец был приглашен на закрытое совещание у Горького. Горький сказал: я против, считаю, что неправильно закрыли, зря вообще партия вмешивается в дела пролетарских писателей. Поскольку Фадеев — один из руководителей РАППа, он решает, что должен, как честный большевик, написать письмо в «Правду». Мол, он, Фадеев, был руководителем, но сейчас вот партия признала, что надо закрыть, правильно партия поступает. Он говорит нам: «Настроение тем не менее ужасное. Приняли такое постановление, напечатали в „Правде“ — что с нами сделают? Никто нам не звонит, мы пьем с поэтом Луговским». И вдруг звонок: Ягода, известный покровитель РАППа, тот самый главный министр всего — ОГПУ, затем НКВД. «Вы давно у меня не были, приезжайте ко мне на дачу». Они счастливы — ну вот, все разрешается, такой большой человек их зовет! Они приехали. Ягода довольно сухо с ними поздоровался. Я пересказываю почти дословно рассказ Фадеева. И Ягода говорит Фадееву: «Саша, давно не играли вместе в бильярд. Пойдем в бильярдную!» Когда они начинают играть в бильярд, Ягода ему говорит: «Слушай, что ты сделал? Ты же предал своих друзей! Ты же руководил РАППом — как ты мог написать письмо?» Фадеев говорит, что был спектр противоположных чувств, потому что ему это говорит человек, занимающий главный пост в этом страшном министерстве. Он может его просто на месте арестовать! И соглашаться нельзя. И возражать ему опасно. Но Ягода и сам говорит что-то опасное с точки зрения властей, потому что это же постановление ЦК, значит, фактически Сталина. И Фадеев начинает кричать… У Фадеева был громкий голос, я хорошо это помню, на очень высоких нотах он смеялся, этот страшный смех доносился с соседней дачи… Он кричит: «Как вы можете, старый большевик…» А Ягода был членом большевистской партии просто с юности в Нижнем Новгороде, откуда его знакомство и даже дружба с Горьким. «Как вы можете, старый большевик, меня, молодого большевика, упрекать в том, что я сделал? Раз партия приняла такое решение, я должен этому соответствовать». Ягода очень грубо и резко его обрывает, Фадеев выходит из бильярдной и говорит Луговскому: «Нет, всё, Володя, мы возвращаемся. До свидания». Они идут, понурые. Их догоняет на машине ни много ни мало заместитель главы ОГПУ и председатель общества «Динамо» Георгий Прокофьев, потом тоже расстрелянный: «Вы что, куда?» — «Ну, мы в Москву». — «И я в Москву, захвачу вас». Дома Фадеев впадает в еще больший раздрызг и мучения, потому что, ну, поссорился с главным гэпэушником страны — ясно, что это плохо кончится. Что придумал Фадеев: он написал письмо, где подробно для ЦК излагает весь разговор — как Ягода позволил себе выступить против постановления ЦК.