И будет день

— Уж очень он разозлился, когда я не дала денег на кино. Боюсь, как бы чего не выкинул.

— Без денег он не очень-то разгуляется.

— Небось запустил руку в копилку Хиччи Махаттаи.

— Он должен скоро вернуться. Может, просто где-нибудь пережидает дождь.

Потоптавшись на веранде, я снова ушел к себе в комнату, вконец расстроенный.

Дождь постепенно прекратился, и снаружи воцарилась тишина. Стало прохладно. Закутавшись с головой в простыню, я зажмурил глаза и попытался заснуть. В этот миг залаял Черныш. Я поднялся с кровати и вышел на веранду, там уже стоял возвратившийся Нималь.

— Где шатался? — набросилась на него Суманавати.

— В кино ходил.

— Тебе же сказали, чтобы ты не ходил, и денег не дали!

— А это не ваше дело! Захотел — и пошел.

— Закрой свой поганый рот! — взвилась Суманавати. — Я тебе поогрызаюсь! Скажи еще хоть одно слово — я тебя за уши на улицу выволоку. Если ты никого из нас не признаешь, какого дьявола ты приперся обратно! Нашкодил и еще хамишь!..

Суманавати продолжала бушевать. Нималь смотрел себе под ноги. Это происходит уже не в первый раз, а толку никакого — Нималь упорно гнет свое. Надо что-то предпринять. А что — ума не приложу.

Когда утром я подошел к конторе, еще издали увидел на приступке женщину с ребенком. Одета она была в черную кофточку и розовое сари, сплошь в грязных пятнах. Волосы не расчесаны. В чем только душа держится — до того худа. Наверно, уже долго живет впроголодь. Каждую неделю у нас бывает два-три посетителя, на которых без боли нельзя глядеть. Глубоко запавшими глазами смотрела она на вереницу чиновников, равнодушно проходивших мимо нее. Когда контора открылась, она робко вошла внутрь и стала беспомощно озираться по сторонам. К ней тут же подскочил привратник.

— Мне нужно видеть начальника, — объяснила она.

Привратник записал на клочке бумаги ее фамилию, цель прихода и пренебрежительно буркнул:

— Подожди снаружи. Я позову.

Мой стол стоял прямо у двери в кабинет начальника, и, когда привратник наконец провел ее туда, я слышал, как она плакала и просила перевести ее мужа из Канди в Коломбо. Он работает и живет там, а она с детьми здесь, семейная жизнь от этого вконец разладилась, и как бы муж не бросил ее с детьми.

— Как его фамилия? — спрашивает начальник.

— Элбот. Ю.-Д. Элбот.

— Хорошо. Я посмотрю, что можно сделать.

В десять часов я вышел выпить чашку чая. Она все еще торчала около конторы, ребенок сидел на земле и гладил ручонками песок. Я почему-то подумал, что у нее нет денег на обратную дорогу, и вытащил монету в пятьдесят центов — две трети всех денег, что у меня были.

— Вот тебе на автобус.

Несколько мгновений она неподвижно смотрела на меня, потом протянула руку и зажала блестящий кружок в высохшей, морщинистой ладони.

Хиччи Махаттая бо́льшую часть времени теперь проводил во дворе около калитки. Он подъезжал туда на своей тележке с самого утра и смотрел на непрерывную вереницу прохожих, спешивших на работу. Иногда несколько сердобольных женщин на минуту-другую задерживались около его тележки. «Бедный ребенок! Вероятно, полиомиелит!» — говорила одна. Другая сочувственно гладила Хиччи Махаттаю по голове, и все спешили дальше. Сидя в своей тележке, Хиччи Махаттая улыбался — ему приятна была эта жалость. Не все, однако, относились к нему доброжелательно. Как-то его окружила группа мальчишек. Они принялись гримасничать и дразнить его: «Эй, ты, калека!» Хиччи Махаттая запустил в них пригоршню гравия. Это раззадорило их еще больше. Тогда Хиччи Махаттая, судорожно работая руками, вкатился во двор и весь в слезах познал: «Папа! Мама! Ребята дразнятся!» Суманавати приласкала и, как могла, успокоила его. «Не надо тебе, сынок, выезжать на улицу», — мягко посоветовала она. А я подошел к калитке и погрозил ребятам, которые при моем приближении попрятались за деревьями и кустами: «Попадетесь — уши надеру!»

Но на другой день все было забыто. Хиччи Махаттая сидел в своей тележке около калитки и угощал плодами лови тех самых мальчишек, которые накануне его дразнили. Вот Нималь тоже нее время изводит его — то стащит деньги из копилки, то поломает какую-нибудь игрушку, а Хиччи Махаттая похнычет немножко — и все тут.

Сарат снова провалился на экзаменах. Боль, которую мы все испытали, была не так остра, как в первый раз, но чувство отчаяния гораздо сильнее. Сарат сделал все, что от него зависело: ни одной минуты перед экзаменами не потратил впустую. Стало быть, такова воля судьбы. Не суждено мне видеть моего сына инженером, а я-то надеялся, что, когда Сарат займет высокий пост, он нам поможет, я смогу нанять служанку и освободить Суманавати от рабской работы по дому. Пустая надежда.