И будет день

— Анкал Нандасена! Не у тебя одного семья. Посмотри, как все веселятся. Ты обязательно должен выпить. Не то силой заставим.

К нам подошел господин Ратнапала:

— Нехорошо, господин Нандасена! Выпейте, а то не будет мне удачи на новом месте.

Господину Ратнапале я не мог отказать и, зажмурив глаза, одним глотком осушил стакан. В груди разлился огонь, на глаза навернулись слезы. Я поспешно взял бутерброд с сыром и принялся жевать. Следующий стакан я осушил, почти не поморщившись. Кто-то сунул мне в руку сигарету, и, затянувшись, я осмотрелся вокруг.

Веселье было в полном разгаре. Несколько молодых чиновников сдвинули стулья, уселись в кружок и наполнили свои стаканы араком. Немного в стороне девушки, отбивая такт ладошками, напевали какую-то песню. Большая группа мужчин и женщин, словно заводные куклы, танцевали байлу[14] между столами. Среди них был и господин Ратнапала. Все уже забыли, по какому поводу собрались. Мне стало душно. Тело покрылось испариной. Я вдруг почувствовал необыкновенную смелость и уверенность в себе. Но не успел я насладиться приливом приятных чувств, как все вокруг — лампочки, столы, стулья, бутылки, люди — завертелось перед глазами. Немного опомнясь, я поднялся со стула и, покачиваясь, направился: к выходу. Зазвенел чей-то смех. Хотя все были заняты только собой, я решил, что смеются надо мной, и, совсем съежившись, выскользнул на улицу.

Когда я подошел к дому, в окнах не было видно ни огонька. Я долго стоял около калитки, вглядываясь в темноту и не решаясь пересечь двор. Опьянение прошло, я не испытывал ничего, кроме раскаяния. Загулял, словно нет у меня ни детей, ни семьи. Стараясь ступать как можно тише, я поднялся на веранду и прокрался к себе в комнату, задев косяк двери плечом. Там меня поджидали жена и Хиччи Махаттая.

— Не ругайся. Я и сам не знаю, как все вышло. Ко мне пристали, чтобы я выпил, и никак нельзя было отвертеться, — стал я оправдываться.

— Поешь немного. Рис на столе.

— Не хочется.

— А ты все же поешь. Легче будет. Много ли выпил?

— Сам не знаю. Наливали, я и пил, — признался я. — Сам начальник предложил выпить. Как я мог отказаться?

— Конечно, конечно… — примирительно сказала Суманавати. — Ложись спать.

— Папа, а торт там был? — спросил Хиччи Махаттая. — Захватил бы мне кусочек.

— Всего там было вдоволь. Только как я мог тебе принести?

— Положил бы в карман и принес.

— Что ты, сынок! Если бы кто-нибудь увидел, позора не оберешься. Я тебе куплю торт, как получу зарплату.

Так кончился этот злополучный вечер.

А теперь снова о Каролисе. Несколько дней подряд он бродил около нашей конторы, а потом перекочевал к дереву бо у Раджагирии. Когда я подошел к нему, он долго всматривался в мое лицо, словно никак не мог узнать, а потом повернулся ко мне спиной и, не оглядываясь, зашагал прочь. Сделал несколько медленных шагов, затем бросился бежать. И вдруг остановился как вкопанный. Прохожие с удивлением оглядывались на него.

— Господин, он чокнутый, — сказал мне какой-то мальчишка. — Винтика в голове не хватает. Носится взад-вперед, как паровоз по рельсам.

Прохожие тыкали пальцем на Каролиса и что-то ему весело кричали. Я повернулся и медленно пошел прочь, думая о горькой судьбе Каролиса.

Когда я прихожу с работы домой, я не знаю, куда себя девать. Или иду на кухню к Суманавати и болтаю с ней о том о сем, или усаживаюсь под деревом лови и прочитываю насквозь газету. Одно время я пытался вырастить перец, но, когда появились побеги, их съели улитки.

Со стороны улицы донесся звон колокольчика. Это ехал на своей тележке торговец керосином. Черныш, который дремал на веранде, поднял морду и для порядка несколько раз тявкнул. Потом успокоился. Заскрипел ворот колодца. Суманавати вытянула ведро с водой и наполнила кувшин. Я опустил газету и поверх нее посмотрел, как Суманавати в поношенной кофточке и юбке возвращается к кухне. Уж несколько месяцев я собираюсь купить ей новое сари, и все никак не удается. Может быть, из-за отсутствия приличной одежды Суманавати и стала такая стеснительная. Никогда теперь не ходит ни на свадьбы, ни на похороны, а если к нам заявляется гость, то сидит в кухне. У нее есть только одно-единственное сари. Одно на все случаи жизни. А у Малини в шкафу их около тридцати. Однако она еще ни разу не позволила матери надеть что-нибудь из ее одежды. Порой мне сдается, что Малини живет в нашем доме не как член семьи, а как посторонняя жиличка. «Да, да… Обязательно надо купить Суманавати что-нибудь из одежды», — повторяю я про себя в сотый раз. Конечно, и я мог бы щеголять в модных брюках, а для Суманавати покупать дорогие сари. Но тогда у нас не было бы и цента за душой. Как бы мы помогали детям стать на ноги? Для кого же мы живем, как не ради них?

Солнце медленно сползало к горизонту. Скоро наступят сумерки. Лучи заходящего солнца стрелами пронзают листву дерева лови и падают наземь багряными пятнами. Затем меркнут. Долгое время стояла засушливая погода: земля растрескалась и все растения съежились и завяли. Лишь изредка по утрам веет прохладный ветер. В апреле и мае всегда так.