И будет вечен вольный труд

Точно море в час прибоя,
Площадь Красная гудит.
Что за говор? что там против
Места лобного стоит?

Плаха черная далека

От себя бросает тень…
Нет ни облачка на небе…
Блещут главы… Ясен день.

Ярко с неба светит солнце

На кремлевские зубцы,
И вокруг высокой плахи
В два ряда стоят стрельцы.

Вот толпа заколыхалась,—

Проложил дорогу кнут:
Той дороженькой на площадь
Стеньку Разина ведут.

С головы казацкой сбриты

Кудри черные, как смоль;
Но лица не изменили
Казни страх и пытки боль.

Так же мрачно и сурово,

Как и прежде, смотрит он,—
Перед ним былое время
Восстает, как яркий сон:

Дона тихого приволье,

Волги-матушки простор,
Где с судов больших и малых
Брал он с вольницей побор;

Как он с силою казацкой

Рыскал вихорем степным
И кичливое боярство
Трепетало перед ним.

Душит злоба удалого,

Жгет огнем и давит грудь.
Но тяжелые колодки
С ног не в силах он смахнуть.

С болью тяжкою оставил

В это утро он тюрьму:
Жаль не жизни, а свободы,
Жалко волюшки ему.

Не придется Стеньке кликнуть

Клич казацкой голытьбе
И призвать ее на помощь
С Дона тихого к себе.

Не удастся с этой силой

Силу ратную тряхнуть,—
Воевод, бояр московских
В три погибели согнуть.

«Как под городом Симбирском

(Думу думает Степан)
Рать казацкая побита,
Не побит лишь атаман.

Знать, уж долюшка такая,

Что на Дон казак бежал,
На родной своей сторонке
Во поиманье попал.

Не больна мне та обида,

Та истома не горька,
Что московские бояре
Заковали казака,

Что на помосте высоком

Поплачусь я головой
За разгульные потехи
С разудалой голытьбой.
Нет, мне та больна обида,
Мне горька истома та,
Что изменною неправдой
Голова моя взята!

Вот сейчас на смертной плахе

Срубят голову мою,
И казацкой алой кровью
Черный помост я полью…

Ой ты, Дон ли мой родимый!

Волга-матушка река!
Помяните добрым словом
Атамана казака!..»

Вот и помост перед Стенькой…

Разин бровью не повел.
И наверх он по ступеням
Бодрой поступью взошел.

Поклонился он народу,

Помолился на собор…
И палач в рубахе красной
Высоко взмахнул топор…

«Ты прости, народ крещеный!

Ты прости-прощай, Москва!..»
И скатилась с плеч казацких
Удалая голова.

1877

Рябина

— Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Низко наклоняясь
Головою к тыну?

— С ветром речь веду я

О своей невзгоде,
Что одна расту я
В этом огороде.

Грустно, сиротинка,

Я стою, качаюсь,
Что к земле былинка,
К тыну нагибаюсь.

Там, за тыном, в поле,

Над рекой глубокой,
На просторе, в воле,
Дуб растет высокий.

Как бы я желала

К дубу перебраться;
Я б тогда не стала
Гнуться да качаться.

Близко бы ветвями

Я к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась.

Нет, нельзя рябинке

К дубу перебраться!
Знать, мне, сиротинке,
Век одной качаться.

1864