И будут люди

— Это ты, Володя, зря, — утешает его Ганжа. — Какой же ты командир, коли не веришь в свою победу? Подожди, скоро придет Ольга Михайловна, может, она нам что-нибудь посоветует.

Тогда Володя поторопился сказать то основное, из-за чего он, собственно, и пришел:

— Я думаю жениться на Марийке!

— Давно пора! — сразу оживился Ганжа. — С родителями договорился?

— Да еще нет…

— Э, так не годится! Хотя теперь порядки новые, но родителей всегда надо уважать. Бери меня, Володя, сватом, и завтра пойдем охотиться на куницу!

— Да… я что же… Можно и завтра… Я о другом думаю.

— О чем же еще думать?

— Как свадьбу сыграть… Я уже кое-что придумал… Вот и хочу с вами посоветоваться…

— Красная свадьба — это неплохо, — выслушав парня, одобрил Ганжа. — И клуб, и спектакль. И в сельсовете оформим… А вот что касается протокола, тут ты, Володя, перегнул. Да Марийка если узнает, что ты не по доброй воле, а по партийному принуждению на ней женишься, то она знаешь что тебе запоет?.. Нет, Володя, собрание тут ни к чему! А вот комсомольский билет… Что же, сумеешь ее подготовить — принимайте в комсомол, вручайте на свадьбе билет…

Володя был рад, что хотя на это вырвал согласие у Ганжи. Открылась дверь, и вошла Ольга Михайловна.

— Ну, так я уже пойду!

И — ходу из хаты. Как ни удерживала его Ольга Михайловна, не захотел остаться. Еще начнется разговор при ней о будущей свадьбе, а Володя страх не любил бабской болтовни!

…Ганжа заехал за Володей на сельсоветовских дрожках. Солнце только поднялось над поседевшей от заморозков землей. Начищенной красной медью отсвечивались стекла хат, а извилистая речушка словно принарядилась за ночь в ледяные ризы. И по всему селу, над каждой хатой, поднимались к самому небу ровные столбы дыма. И если присмотреться, то начинает казаться, что это ночной мрак опускается вниз и сжигается до последней капли на веселых огнях. Очевидно, не зря женщины вскакивают чуть свет и одна за другой разжигают печи, чтобы очистить небо от ночной мглы!

Над хатой Володи тоже вился прозрачный дымок, а мать уже возвращалась от коровы — несла полное ведро молока.

— Доброе утро! — весело поздоровался Ганжа.

Старуха повернула к нему свое бронзовое лицо в обрамлении светлого платка, приветливо закивала головой, ласково улыбаясь.

— Доброе утро! Заезжайте во двор!

— Жених уже встал? — поинтересовался Ганжа, привязав буланого к воротам.

— Да с самого утра перед зеркалом вертится!

— Что же, это дело молодое, когда-то и мы вертелись.

— Ох, вертелись, вертелись! — сразу опечалилась старуха. — Крутится, вертится, а куда его вкрутит, одному богу известно…

— Ну-ну, и не стыдно вам печалиться сегодня! Радоваться надо.

— Да разве я не радуюсь! — уже всхлипывала старуха, привычным движением поднося передник к глазам. — Не дожил старик… сыном полюбоваться…

— Что же поделаешь, мертвому — мертвое, а живому — живое… Да и вам теперь легче будет: приведем вам невестку такую, как огонь. Будете сидеть на печи да командовать.

— Хорошо, если на печи, лишь бы не в печи! — сквозь слезы засмеялась старуха. — Да чего же мы стоим? Заходите в хату, а то Максим всю чуприну выдерет, причесывая да приглаживая!

Володя сиял, как начищенный гривенник. Все на нем блестело, горело, начиная с ботинок и кончая медной пряжкой с пятиконечной звездой.

— А ну-ка, повернись! — придирчиво осматривал его Ганжа.

— Да что вы! — смущенно защищался Володя, но Ганжа не обращал на это внимания.

Осмотрев со всех сторон парня, довольно произнес:

— Молодец! Вот только пистолет сними, не на войну же идем, а к девушке. Снимай, снимай, а то не поеду, сам будешь свататься…

Вышли из хаты — мать Володи семенила следом за ними, украдкой крестила спину сына. Ганжа сел впереди, Володя примостился сзади. Поехали.

И ты смотри, никому не говорил о своем намерении свататься, никому, кроме Ганжи и матери, а уже знает об этом и стар и млад! То тут, то там промелькнет из-за плетня любопытное лицо женщины, а то и мужчины, а некоторые бабоньки — за ведра и через дорогу, словно за водой. И не так за водой, как встретить, разглядеть как следует жениха, словно отродясь его не видели.

Володя шипит, как сердитый гусь, в широкую спину Ганжи:

— Чего они глаза таращат? Людей не видели!..

Пряча улыбку в усах, Ганжа поворачивается к парню:

— Зря ты, Володя, меня послушался, не взял пистолет!

— Зачем он?

— Пальнул бы разок — все бы попрятались!

— Вам бы только насмехаться! — недовольным тоном произнес Володя. Обиженный, молчал, пока не выехали из села.